Сергей Костин - Охотник за бабочками 2

— А ты мне нравишься, красавчик. Не хочешь продолжить знакомство в более непринужденных апартаментах. За весьма скромное вознаграждение.

Я мысленно оценил свои возможности. Предположил, что проблемы с грудью и лицом у дамы могут быть не окончательными и сказал свое категорическое:

— Нет. Я аморфобиопалеглобосексуалист.

Обычно данное объяснение действовало без осечек. Не дало оно сбоя и на этот раз. Дама мгновенно понурилась, глаза ее погрустнели, она подперла лицо о руку и глядя в пространство сказала:

— Мне сегодня определенно не везет. Одни аморфобиопалеглобосексуалисты попадаются. Где натуралы? Где истинные ценители дамской красоты?

Ответа она не получила. Поэтому быстро потеряла ко мне интерес и двинулась дальше, ища приключений. На что? Я так и не смог определить, что же там у нее находилось.

Вернулся бармен. Поставил передо мной двойной безо льда квас, а перед Кузьмичем корзинку с сухарями. Дополнительно ему же протянул здоровенный черствый батон.

— Это вам лично от хозяина, — вежливо улыбнулся он.

— Общий привет ему передай, — отмахнулся бабочек, — Ну чего уставился. Уйди. Давай, давай!

Бармен повторно изобразил улыбку и, с видимым облегчением, удалился.

Мы не успели воспользоваться дармовой выпивкой и прочими благами заведения. На стойку, перед Кузьмичем, забралось новое действующее лицо. Росту на голову выше первого помощника. Строение вполне сносное. Совершенно лысое. С пухленькими ручками и ножками. В ярко-красном откровенном облегающем платье и такого же цвета тапочках.

Она посмотрела на Кузьмича долгим, сжигающим взглядом, и прошептала:

— Красавчик, не угостишь даму сухариком?

Я уже приготовился ловить первого помощника, потому что знал, за свои сухари он перегрызет кому угодно горло. Но случилось невероятное. Челюсть у Кузьмича упала, крылья, наоборот, задрались к отсутствующим на потолке датчикам пожаротушения, и он ни слова не говоря, подвинул к пухленькой корзину с сухими съестными припасами.

Та, не проронив более ни звука, принялась жадно запихивать в рот пригоршнями сухари, звучно давясь и урча в районе желудка. Но глаз с Кузьмича не сводила. А тот, тюфяк, сидит пасть растопырив, наблюдая, как поглощается его любимая пища.

Последний сухарь прохрустел прощальную песню, пухленькая облизала пальцы, рыгнула и погладила округлившийся живот.

— Красавчик, ты мне нравишься. Садись ближе, поболтаем.

Первый помощник, совершенно не вспоминая про честь мундира, поволок свою упавшую челюсть в район местонахождения пухленькой и уселся напротив нее.

Чувствуя, что я теряю первого помощника, я решил, что пора слегка исправить ситуацию.

— Э-э… — начал я.

— Заткнись, дылда! — крошка даже на меня не взглянула. Она взяла руку ошалевшего Кузьмича в свои ладони, и, поглаживая ее, стала ласково ворковать, — Может продолжим наше непринужденное знакомство в более тихой обстановке?

Но Кузьмич, собрав волю в железное крыло, поднял со стойки челюсть, и, часто-часто моргая, пролепетал:

— Не могу, — он проглатывает слюну и моргает еще быстрее, — Мы вдвоем… здесь… на задании.

Пухленькая, наконец-то, соизволяет перевести взгляд на меня. Внимательно изучает, скептически поджав ярко накрашенные губы.

— А что, красавчик, тебе не говорили, что здесь с собаками нельзя? Даже на задании. Отведи его в ветеринарскую секцию, там за ним присмотрят и накормят. А мы с тобой что-нибудь придумаем. А его как зовут? А можно его погладить? А он не кусается? Эй, скажи мамочке «гав».

— Дура, — сказал я. Не лаять же.

Кроху не смутило, что я не гавкаю.

— Говорящий, — удивилась она и влюблено посмотрела на Кузьмича, — Красавчик, ты такой мужественный. У тебя такая классная собака. Всего двести брюликов за час.

Кузьмич протрезвел мгновенно. Речь шла о деньгах.

— Убери руки, — он обычно в таких ситуациях челюсть вперед выдвигает, — Не лапай мои крылья, говорю. Ты кому деньги предлагаешь? Мне, предлагаешь? Пятьсот брюликов и ни брюликом меньше. Вперед и наличными.

Пухленькая засунула палец в рот и некоторое время задумчиво смотрела на Кузьмича.

— Тебе?

— Мне, — ответил гордый первый помощник и, выставив грудь колесом, прошелся по барной стойке, — Двести грамм мускулов, сто пятьдесят грамм мозгов. Стойка на руках и отжимаюсь от пола десять раз без напряги.

Этим он окончательно сразил пухленькую, которая сразу же после заявления бабочки полезла за пазуху в поисках требуемой суммы. Но ничего не нашла.

— Ой, — сказала она, сделав круглые глаза, — Оставила в носителе. Пять минут и я вернусь. Красавчик, сидеть здесь, никуда не отлучаться. Вернусь мигом. Тут недалеко стоит. Может видели. Маленький такой, с рожками на макушке.

Пухленькая соскочила с барной стойки и исчезла в дыму.

Мы с Кузьмичем переглянулись и почти одновременно заорали:

— Она!

На наш крик немедленно среагировали. Бармен, роняя от спешки стаканы и поилки, рванул к нам и уставился преданно и внимательно.

— Чего изволите?

Кузьмич, с горящими глазами, схватило его за грудки, вытащил из кармана значок, похищенный из моего сейфа, «За пятую юбилейную сидку» называется, ткнул его в лицо сволочи и стиснув зубы проскрипел:

— Галактическая полиция нравов. У вас здесь бардак, или что? В глаза, сволочь, смотреть. Отвечать четко, не задумываясь. Кто это была?

Бармен уперся всеми руками в Кузьмича, пытаясь отодрать его от себя. Бесполезно. Суперклейкий бабочек.

— Она новенькая, — залепетал бармен, стараясь поймать изображение мелькающего перед его глазами значка, — Вчера только появилась. Сказала, что проездом. Номер сняла в гостинице напротив. Родственников в соседних галактиках не имеет. Отпустите меня, пожалуйста.

— Еще два кило сухарей и мы замнем это дело, — Кузьмич умел убеждать когда надо.

— Два кило и замнем, — бармен был понятливой сволочью. А других сволочей не бывает.

Пока бармен носился за сухарями, Кузьмич и я держали совет.

— Я ей подсечку делаю, а ты руки ломай.

— А что люди скажут?

— Здесь из людей один я. Остальные инопланетники. Покажешь еще раз свой значок. Может и пройдет. Если нет, то заявим, что это наша сбежавшая бортпроводница.

— Ты у нее пушки не заметил?

— Чего не приметил, того не скажу. А что мы потом с ней сделаем?

— На Корабль отведем. И халупу ее летающую туда доставим. Произведем обыск с пристрастием. Если ничего не найдем, то разрежем на куски.

— Халупу?

— Ее.

— На мокрое я не пойду.

— Дурень ты, Кузьмич. Она ж явно не живая. Как ты думаешь, стали бы прятать микросхему в живом теле? А живое тело в медузе? А медузу в цыпленке. То-то же.

Все было решено. Операция тщательно подготовлена, роли распределены. Нам оставалось только терпеливо сидеть и дать, когда пухленькая насобирает пятьсот брюликов и вернется, чтобы вручить из Кузьмичу. И заодно попасться в умело расставленные сети.