Александр Зорич - Семя Ветра

Главарь еще не успел сообразить, что же происходит, как в проеме появилось сразу несколько лучников.

– Стоять, не шевелясь! – прогремел столь знакомый Герфегесту голос. Сейчас не верилось, что он принадлежит обольстительнейшей женщине Синего Алустрала: безжалостная решимость крепчайшего градуса ярилась в нем смертным приговором любому ослушнику.

И все-таки красноносый хлыщ пренебрег угрозой и метнулся в направлении к Герфегесту. Он не успел сделать и полушага. Две стрелы навеки успокоили его. Главарь оказался умнее. Отшвырнув меч, он отвесил лучникам глубокий поклон и сказал:

– Извольте видеть, благородные господа, – мы заняты усмирением особо опасного преступника, который, вне всяких сомнений, будет интересен Дому Гамелинов.

– О да, вне всяких сомнений! – согласилась Хозяйка Дома Гамелинов и рассмеялась высоким чистым смехом.

Главаря контрабандистов звали Хом Заумный, его подружку – Мио. Герфегест и Хармана были полны решимости завершить допрос ровно за десять коротких колоколов. Это означало, что традиционные методы ведения допросов лучше отбросить в сторону – с ними не управишься и за трое суток.

Хармана приблизилась к Хому вплотную. Он не видел ее – его глаза были плотно завязаны, – но чувствовал дыхание Харманы на своей щеке. Хом был полностью обнажен и подвешен на дыбе в пыточной каюте. На всех кораблях Синего Алустрала были такие – без них гребцы и матросы давно разучились бы уважать своих благородных хозяев.

– Хом, – прошептала она вкрадчиво и ее коготки слегка царапнули густо оволошенную грудь главаря. – Ты должен сказать все, что знаешь о Торвенте. Все.

– Я никогда его не видел, – процедил Хом сквозь плотно сжатые зубы.

– Ты не понимаешь, – промурлыкала Хармана и ее рука опустилась ниже, поглаживая живот Хома. Одновременно с этим Хом почувствовал, как чей-то проворный язык прошелся по его чреслам.

– Ты не понимаешь, – голос Харманы прозвучал откуда-то снизу, – что означают слова Хозяйки Гамелинов.

В это время в другой каюте, отнюдь не пыточной, а, напротив, увеселительной, обитой превосходными гобеленами и наполненной сладким туманом благовоний, Хозяин Гамелинов на мгновение остановился и, приблизив горячие губы к уху заклинательницы змей Мио, едва слышно сказал:

– Вспомни, вспомни Торвента!

– Я не знаю его, – простонала Мио.

Герфегест поцеловал ее в мочку уха и нарочито покинул ее лоно.

– Я не могу без тебя, – простонала Мио, призывно покачивая бедрами. – Вернись.

– Вспомни Торвента, – повторил Герфегест шепотом, возвращаясь в Мио разъяренным зверем.

Хом тяжело дышал. Наслаждение, поднимаясь вверх горячими волнами, кружило ему голову.

– Ты не понимаешь, – совершенно неожиданно раздался голос Харманы у его уха. Неожиданно, ведь ласковый язык продолжал свою любовную работу где-то внизу! – Ты не понимаешь, что в руках Хозяйки Гамелинов работают языком даже мертвые.

Пальцы Харманы сорвали повязку с глаз Хома и каюта наполнилась леденящим душу воплем ужаса.

У его чресл покачивалась голова мертвого человека, которую держала за длинные волосы рука Харманы, и именно эта голова владела сейчас его череном. Пренебрегая воплем ужаса главаря шайки и его судорожными конвульсиями, Хармана холодно заметила:

– Не дергайся – мой покойный брат может сделать тебя скопцом. Вспомни Торвента, вспомни этого человека, – добавила Хармана вкрадчивым шепотом, поднося к лицу Хома портрет престолонаследника.

Вопль Хома неожиданно затих и контрабандист обессиленно уронил голову набок.

На пороге пыточной каюты появился Герфегест. Он окинул омерзительную сцену понимающим взглядом бездушного прагматика и, удостоверившись, что Хом без сознания, сказал Хармане:

– Хуммер меня раздери! Она изошлась в сладострастных хрипах, но так ничего и не сказала! Сейчас дура лежит без чувств, ибо я не додал ей того, чего она так хотела. Дознаватель из меня никудышный. Меня тошнит от нее, Хармана!

– Одной страсти мало, чтобы сломить Затворы Памяти, наложенные на человека умелой рукой. – Хармана тонко улыбнулась. – К страсти следует прибавить ужас.

С этими словами Хозяйка Дома Гамелинов ущипнула Хома за бледный сосок своими отточенными ногтями. Герфегест поморщился – точно пол-лимона сжевал.

Хом вскинул голову, окидывая пустым взором Харману и Герфегеста.

– Расскажи нам о пятнадцатилетнем альбиносе из благородных, или мы услышим эту же историю из уст твоей мертвой головы.

Хом опустил взгляд вниз и глаза его осмыслились предвечным ужасом. Он вспомнил все, что было заперто в его памяти Затворами умелого мага Торвента.

– Да… Это было… В день, когда в столице полилась кровь…

Хармана нетерпеливо закусила нижнюю губу и больно ударила Хома по коленной чашечке носком сапога.

– Короче, болван! Где вы расстались с ним?

– В Поясе Усопших, – выдохнул Хом и вновь потерял сознание.

Над Затворами беглый престолонаследник потрудился на славу.

– Вообще-то я верю тебе, – лениво сказала Хармана Хому на прощание. – Но на всякий случай я хочу, чтобы ты знал: сейчас – последнее мгновение, когда ты можешь припомнить еще что-нибудь. До нашего возвращения в Рем вы с Мио будете жить. Потом вас осудят за контрабанду и покушение на жизнь свободнорожденного. Смерть ваша будет легкой. Но если выяснится, что ты все-таки нашел в себе силы и соврал мне, – смерть ваша будет столь страшна, что небеса побелеют от ужаса.

– Нет-нет, госпожа. Я сказал всю правду, и только правду! Госпожа… умоляю вас…

– Хорошо, – отрезала Хармана. – Прощай.

– Простите, госпожа… – робко бросил Хом уже в спину Харманы. Та резко обернулась. Неужели этот придурок припомнил что-то новое?

– Да?

– Раз уж меня все равно казнят, не могли бы вы объяснить, как вам удалось нас найти? Хом Заумный никогда не попадался… Удача всегда была со мной ласкова…

Хармана улыбнулась.

– Ценю твою наглость. И хотя тебе следовало бы вырвать язык, будем считать, что таково твое предсмертное желание. Слушай: вас нашел мой супруг, которого носит Ветер. Мне к этому нечего прибавить. Ну а я просто нашла своего супруга. По запаху своих сандалий.

– О-о, госпожа… понимаю, магия…

Хармана скривилась, как от чарки уксуса.

– И много магии в собачьих носах?

– Проси, Элиен, что зашло в голову! Ой-рай-рай!

Правитель грютов Аганна говорил по-харренски не лучше иного вышколенного попугая. Так было всегда, но Элиену показалось, что в последнее время Аганна совсем разовладал благородным наречием Севера.

Впрочем, свел вольного города был готов простить своему венценосному приятелю эту слабость. Ведь многозубая улыбка, которой украсилось раздобревшее за пять лет безмятежного царствования лицо Аганны, свидетельствовала, что радушие грютского царя отнюдь не показное.