Вера Камша - Синий взгляд смерти

Как же он возненавидит теперь фонари! Но фонарщиков понадобится больше, темных углов в Олларии остаться не должно.

— Отвечай Проэмперадору, женщина.

Старуха уставилась на Дювье. Захрапел и прижал уши Дракко, сержант натянул повод сильнее, чем нужно. Дернув головой, полумориск отступил к мерзкой пятнистой стене.

— Отдавай убийц, красавчик! — прорычала уже не женщина. — А то... Начхать, что герцог и... этот... главный в городе... Дай!..

Назвала! Она назвала, и толпа слышала. Теперь заставить Жанно прыгнуть и замереть между ведьмой и Дювье, отбросив шляпу.

— Люди, свидетельница плохо видит. Она никого не узнала и не может узнать! Для нее что Проэмперадор Олларии, что сержант на одно лицо, а мундиры одинаковы у всех. Идите по домам. Эти солдаты невиновны... Утром свидетели указали на других. Господин негоциант, вы уже говорили от имени горожан, извольте подойти и сказать, есть ли тут те, кого обвиняли утром.

Господин негоциант делает робкий шаг, озирается, переводит взгляд на устроившегося в маршальском седле Дювье, на Робера — вот когда седина пригодилась, — на старуху и никак не может поднять взгляд на людей в белых рубахах.

— Вы тоже помните только мундиры?

— Я... Монсеньор, вы правы. Это другие лица. Вынужден признать...

Болтать выборные научились, Робер приготовился слушать. Все разрешилось, только рука продолжала судорожно сжимать поводья, а злоба так и оплетала сердце студенистыми щупальцами. Горожанин чесал языком, Робер сдерживал чужую лошадь и собственный норов. Он-то сдерживал, а вот другие...

— На фонарь! — взвыл ненавидящий голос. — Плевать, что не они... Мими-то все одно теперь...

— Пускай энти за тех ответят!..

— Ишь... Разбежались по казармам, а дружки их прикрывать...

— А чтоб за каждую нашу четверых вонючек! Вот где справедливость... Вот как надо! — Давешний молодчик. Прет с одними кулаками на всадников. Перекошенная рожа, белые глаза... Ну, ты сам хотел, тварь! Сам! Рука рвется к загодя расстегнутой ольстре, но сразу нельзя. Надо предупредить.

— Стоять! Иначе ляжешь.

— Ах ты ж...

В последний момент Робер все же взял левей и выше. Пуля попала куда надо. В плечо.

— Лэйе Астрапэ, следующий отправится не к лекарям, а в Закат! Жильбер...

Бросить Сэц-Арижу дымящийся пистолет, поудобней перехватить заряженный и усмехнуться. Обязательно усмехнуться.

— Монсеньор, ваш пистолет!

— Спасибо, Жильбер.

Он не Алва, чтобы еще и с левой... Но они этого не знают. Положить косячного жеребца — остановить табун. Если повезет... Нет — уйдет в сторону, да еще и прибавит.

— Из уважения к горю этой женщины я ее отпускаю. Но если она снова начнет... подстрекать, то отправится в тюрьму. А те, кто попробует чинить самосуд — любой, над кем угодно, — окажутся на фонаре. Ближайшем. Слово Проэмперадора. Это я решаю, кто виноват. Я и закон! А сейчас — прочь.

Шевелятся, смотрят под ноги, расползаются. Кто-то подхватывает старуху, та тянет за собой так и не сказавшую ни слова дочь. Выборный красен, как алатский перец, лицо в каплях, будто из ведра окатили. Дювье провожает глазами парней, что уносят заводилу. Если он мастеровой, мастерству его конец... По-хорошему отправить бы молодчика в тюрьму, ну да кошки с ним! Никого он, такой, больше не вздернет, да и на рудниках толку от однорукого...

— Монсеньор, — голос Сэц-Арижа срывается, — Монсеньор, я... хочу принести извинения графине Савиньяк, я... Какой же гадиной я был.

— Извинения принеси, но у нас все было по-другому.

— Вы не видели, как оно вышло в Сэ! И ведь я радовался, гордился... Понимаете...

— Жильбер, не сейчас...

Выпить бы и лечь. Нет, сперва отмыться, и не у Марианны. Эту заразу к ней лучше не тащить.

— Монсеньор, смотрите!

Да уж, его высокопреосвященство не из тех, кто будет сидеть в Нохе, когда пахнет жареным, хотя сейчас если и несет, то тухлятиной. И вроде разошлись все, а мерзко по-прежнему. Эх, ну что бы кардиналу явиться часом раньше или вообще не являться.

— Вам не следовало рисковать.

— Я — Проэмперадор Олларии. И потом, никакого риска не было.

— У вас кровь на руке.

— Ударился где-то... Эта рана вечно открывается. Ваше высокопреосвященство, отпустите этим... людям грехи. Или изгоните демонов, а я...

— Вам надо лечь, и чем быстрей, тем лучше.

Глава 8

Дриксен. Эйнрехт

Дриксен. Кесарский морской тракт

Талиг. Оллария

400 год К.С. 3-й — 4-й день Летних Волн

1

Карета дожидалась на задах мануфактурных складов. Простая дорожная карета, не новая, без гербов и украшений. Такие при необходимости нанимают пожилые провинциальные дворяне, которым собственный экипаж не по карману. Тут же был привязан и отъевшийся Краб, чья простецкая наружность пришлась как нельзя кстати. Руппи остановил повозку почти вплотную с каретой. Сухощавый, похожий на отставного офицера человек спокойно принял вожжи. Не знай Руппи, что брат Орест — монах, нипочем бы не догадался, но «львы» служат Создателю по своим правилам.

— Промойте при первой возможности царапины, — спокойно посоветовал адрианианец. — Надеюсь, Гудрун всего лишь не хотела расставаться?

— О да! — Руппи невольно поморщился, вспоминая с трудом выигранное сражение. — Она внутри, в корзине.

— Очень хорошо. Пусть удача сопутствует вам и дальше.

Ни расспросов, ни прощаний. Сделал свое дело и пошел своей дорогой. Так и надо. Наверное...

Повинуясь какому-то порыву, лейтенант протянул руку. Брат Орест ответил офицерским рукопожатием.

— Хотел бы я увидеть Седые земли!

— Так присоединяйтесь! На корабле места хватит, а на берегу и подавно.

— Мое место здесь. Кошка не знает, что значит долг, и нуждается в корзине. Лошадь не знает, куда идти, и нуждается в вожжах. Мы же сами себе корзина и сами себе вожжи. Скажите об этом вашему адмиралу, когда он будет нуждаться в утешении.

Руппи кивнул. Брат Орест ловко, как заправский возница, взобрался на козлы и развернул лошадей. Раскачиваясь на ухабах и колдобинах — это тебе не брусчатка Большого Эйнрехта, а заречное предместье, — повозка покатилась прочь, куда — Руппи не спрашивал, но грустно стало. Лейтенант заглянул внутрь кареты, потрепал по шее безмятежного Краба и уже привычно выбрал позицию, равно пригодную и для бегства, и для драки. Обошлось. Одетый как провинциал Максимилиан в сопровождении слуги появился быстро — только и ждал, когда по проулку проедет нужная повозка.

— Хороший денек, — подмигнул кавалерист. — Куда?

— К Левой Пушечной. — Какой заставой воспользоваться, в последнюю встречу отец Луциан намекнул столь прозрачно, что не внять мог лишь закоренелый грешник или же круглый дурак. Руппи счел, что пренебрегать добрым советом грех.

— Поехали.

Превратившийся в наемного кучера «слуга», издали почти неотличимый от брата Ореста, разобрал вожжи, Максимилиан с шиком, хотя рядом не было ни единой девицы, вскочил в седло. Место Руппи было в карете, за сдвинутыми занавесками, и хорошо — лейтенант устал вглядываться в чужие крыши, ожидая то сигнала, то подвоха.