Сергей Алексеев - Очаровательная блудница

— Христофор?!

— Признал, ну добро! — тот приставил винтовку к лесине и сел. — Хлебаю веслом, глядь, с соры-то дымок курится. Кого, думаю, занесло? Завернул на огонек…

И хитреца в голосе была до боли знакомая: Рассохин сразу же подумал — не случайно погорелец здесь оказался, кто-то ему сообщил. А кто еще, если не Матерая красавица!

Неужели у общины есть связь с огнепальными?..

— Да вот захотелось проехать по старым местам, — осторожно проговорил он. — Вспомнить молодость…

А сам так разволновался, что руки затряслись, и в голове один вопрос — зачем пожаловал?

— Здоровье-то как? — с намеком спросил Христя. — Не хвораешь?

— Благодарю.

— Вид у тебя здоровый, моложавый…

В первый же день, когда в Усть-Карагач приехала Аня, они пошли бродить по поселку и случайно оказались на улице имени Раи Березовской. Рассохин сто раз видел ее изваяние, но тут взглянул и на минуту остолбенел.

Вот на кого походила старуха, что более трех месяцев лечила его в землянке Христофора! Точная копия!

Долго разглядывал гипсовую крашенную скульптуру комсомольской вожачки в анфас, в профиль, слушал недоуменные и ревнивые вопросы Ани и лишь более убеждался в мысли, кто спас его от смерти.

Сейчас, увидев Христофора, Рассохин вспомнил это и спросил, как зовут ту старуху, что выхаживала его в землянке. Огнепальный изобразил недоумение:

— Откуда знать-то, паря? Проходили мимо какие-то странники, позвал. Ты уж и не дышал тогда…

— Раиса Березовская? — подсказал он.

— Может, и Раиса, не знаю, паря.

Стас понял — спрашивать сейчас о Жене Семеновой вот так сразу, в лоб, бессмысленно. Впрочем, как и обо всем остальном — например, о Сорокине, о женской общине на Гнилой, о пророчице. Разве что сам разговорится и упомянет, поэтому лучше молчать — пусть проявляет инициативу, коль сам заявился. Что-то ведь выпытать хочет. К тому же, если его послала сюда Матерая, что маловероятно, но возможно, то он такого наплетет — распутывать замучаешься.

Рассохин неспеша набил трубку, достал спички.

— Табак куришь, значит, и впрямь здоровый, — кряхтя, заметил Христя. — А я по весне голову застудил, до сей поры маюсь.

— И полечить некому?

— Дак знающих людей не осталось. Старые поумирали, молодые беса тешат приговорками. Сказывают, есть ешшо бабка, в горах живет, но огнепальных не принимает, отступники, мол, душу анчихристу продали. Не жалует…

— Много ли ваших по Карагачу осталось? — как бы невзначай спросил Стас.

— Маленько есть. А что, тянет тебя на Карагач?

— Тянет, — сдержанно признался Рассохин.

— Оно всегда так…

— Нынче у вас тут благодать наступила. Даже невест красть не надо. Вон их сколько на Гнилой.

— Это верно, паря. Нынче отроков добычей берут. Все навыворот пошло…

— Ты-то добыл себе жену?

— А то как же! — Христофор стриганул лукавым глазом и говорить на эту тему не захотел. — Ты по какой надобности-то приехал ныне? Заделье какое на Карагаче нашел? Может, снова жиру пошукать? Или от душевной истомы?

— От истомы, Христофор…

— А я слыхал, клады копать собрался?

Такого вопроса Рассохин не ожидал и сразу не нашелся что ответить.

— Откуда слыхал-то? — спросил будто бы нехотя.

— Дак по реке-то далеко разносится… Ежели тебе места указать надобно, так я возьмусь. Знаю, где станы стояли, скиты, обители…

Столь внезапное предложение, прозвучавшее из уст огнепального, повергло Рассохина в немой шок. Действительно — все навыворот! Или он — добрый ангел Карагача, приходящий на помощь в самых трудных ситуациях, и одновременно дьявол, ибо участвовал в похищении Жени Семеновой…

— Ладно, Христофор, я подумаю, — не сразу и уклончиво сказал он. — Где тебя найти, если что?

— Будешь на Гнилой, так привяжи, — и оторвал от подола рубахи ленту. — На куст где-нито. Я тебя сам сыщу.

— С чего ты взял, что буду на Гнилой?

— Как не быть, раз карася икряного туда увезли?

— Какого еще карася?

— Мужика с пузом. Веселый такой…

— Ты его видел?

— Не, люди сказали. — Христя взял винтовку и направился к обласу.

— Где Женя Семенова? — в спину ему спросил Рассохин.

— Кто?

— Отроковица, которую вы с племянником похитили?

Он обернулся, пощупал свою голову и болезненно поморщился.

— Вон что ты вспомнил, паря… Разве не знаешь, где? Не ведаешь, отчего тебя на Карагач тянет?

— Нет…

— Дак застрелил же ты блудницу, паря. Или позабыл?

Огнепальный столкнул долбленку на воду, сел в корму, скрестив по-турецки ноги. Рассохин машинально подошел к кромке берега.

— Не может быть! Ты врешь!

— На моих глазах и кончил. — Христя оттолкнулся от берега. — И свидетелей не надо… Мы с Прокошкой в болоте ее утопили. Да и поделом ей!

Развернул облас на месте и погреб в темнеющий редкий кустарник…

ОМОН Гохману не дали, впрочем, как и вертолет. Техническое оснащение составлял еще один мотор, взятый в МЧС вместе с мотористом, а живую силу — оперуполномоченный капитан Рябыш, следователь прокуратуры Кошкин и при них милицейский сержант. Сотрудники приехали на казенной лодке и причалились первыми, причем довольно ловко десантировались с автоматами наперевес, верно, рассчитывали захватить Матерую со свитой, и сразу посыпались вопросы — где, кто, когда? Рассохин их угомонил, вкратце объяснив, что гости отбыли еще вчера и никакого вреда ему не нанесли.

Тем часом участковый с двумя пассажирами барражировал по заводи и причалил, когда ему помахали. В лодке оказался профессор Дворецкий, грузный, короткорукий человек с седыми космами, и еще один, поменьше, с головой завернутый от холодного утреннего ветра в офицерскую плащ-накидку. Когда все уже были на берегу и разминали ноги, этот в плаще остался в лодке, а Дворецкий чинно представился и пошел в атаку.

— На каком основании вы здесь находитесь? — сразу же наехал он неожиданно высоким, женским голосом. — Я уполномочен Академией наук и лично губернатором области контролировать этот район.

— На основании конституции, — отпарировал Рассохин, — статьи о свободе передвижения.

— Вы проводите здесь поисковые работы и раскопки!

— Я сижу на острове, как Робинзон. И у меня нет даже лопаты.

— Прошу предъявить Открытый лист! — потребовал профессор. — В присутствии работника прокуратуры!

Сотрудники отчего-то переглядывались и улыбались, не проявляя никакого рвения в службе.

— Ему проще дать, чем отказать, — шепотом, на ухо, посоветовал Гохман. — Он нас по дороге примучил…

Рассохин вынул из рюкзака папку с документами, отыскал среди бумаг заблаговременно изготовленную копию письма Минкульта и торжественно вручил Дворецкому. Тот полез по карманам искать очки, и показалось, сейчас достанет пенсне, однако он вынул толстенные окуляры на резинке, повесил их на породистый нос и принялся читать. Комары садились на лицо и руки — он машинально отмахивался и тщательно изучал текст. Гохман тем временем развел костер, сотрудники сели к огню, и тут Кошкин спохватился: