Stashe - Кайорат

Пилон довольно хмыкнул и гордо выставил вперед копыто. Я, задумчиво оценивая свое состояние, последствия затихающего зуда и икоты, не сразу заметил вытаращенные глаза Осириса. Особенно, густую краску залившую его смуглое лицо.

— О, — выдавил он придушенным сиплым голосом, — ты, Пилон, это…одежду побыстрее сотвори.

— Все соблюдено, значит. Покрутись, Кайорат.

Меланхолично покрутившись, я поднял руку вверх и с наслаждением почесал спину. Осирис судорожно выдохнул:

— Отлично, но почему…

Я опустил очи долу и заорал. Орал долго, сознавая трагизм ситуации. Ужасные наросты впереди просто потрясали воображение. Вот что значит вывороченная магия! И как мне ходить с таким?

— И чего ты орешь? — Пилон выглядел недовольным, — отлично все вышло.

— Как это отлично?! — Меня трясло, — а эти жуткие уродства? Я не сойду за рядового барбуса с таким, решат, что урод какой-то.

— Да, нет никаких уродств, — оскорбленная морда Пилона отражала его негодование.

— А это? — я ткнул пальцем в нарост. Ощущение было странным. Придушенный кашель бедного пунцового Осириса, наконец, привлек мое внимание. Удивившись такой странной реакции, я спросил:

— Ты тоже считаешь все в порядке?

Осирис сделал неимоверное усилие над собой и посмотрел.

— Все вышло хорошо. Вполне знаешь.

— Да какой там хорошо, отлично вышло! Ни хвостов, ни пятых лап. Здоровая хорошая баба, сиськи шестого размера, — Жеребец осекся, его непринужденная поза стала чуть напряженней.

— Баба? Какая баба? Самка?! Ты сделал меня самкой?!!!

Какое-то время я тупо стоял, не шевелясь и не разговаривая. Обида настолько захлестнула, что просто не хватало слов и эмоций. С трудом, преодолев ком в горле, спросил:

— За что?

— Ой, не надо трагедий. Самки лучше получаются. И воплощать их проще. Мы не можем рисковать, малыш. Если ты будешь похож на барбуса, не возникнет лишних вопросов. Здесь магия сам знаешь, коварная. Не злись.

Я нахмурился и повернулся к Осирису.

— Так, да?

— Очень симпатично получилось. И ненадолго, Кайорат. Это маскарад. Внутри ты, как и прежде, самец-куратор.

Я кивнул. Однако злость осталась. Немного прийти в себя удалось спустя несколько часов, когда мы уже шли сквозь ущелье к городу. Попытки идти на двух ногах, вместо четырех лап и борьба с хламидой так увлекали и раздражали одновременно, что полностью вытеснили обиду.

В ущелье стояла странная густая тишина, и не чувствовалось даже легкого ветерка. Солнце почти не проникало за нависающую громаду камней. Но дорогой пользовались часто, она выглядела вполне растоптанной. К тому же, была сплошь покрыта следами от колес повозок.

Я снова упал. Не помню, в какой раз. Ходить на двух ногах оказалось очень непростым делом.

— Хочешь домой, Кайорат? — спросил Осирис. Он не пытался помочь мне подняться. Не смог бы. Хоть теперь я и выглядел тростиночкой, вес мой сохранился и был много больше икубова. Крехтя, я поднялся в очередной раз, и демонстративно почесал свою внушительную грудь. Мне очень нравилось наблюдать, как Осирис при виде этого тут же заливается краской.

— Хочу. Хотя не знаю, как меня примут там. Родители, друзья…зеленый говорил, отец ждет меня, но кто его знает…а ты, хотел бы домой?

— Меня изгнали, — Осирис хмыкнул, — я не могу вернуться. Да и не к кому. Родители не считают живым, друзей там у меня нет. Никого нет. Нет, не хочу.

Почему-то мне нелегко было в это поверить.

— Знаешь, а я хотел бы увидеть. Они не понимали меня, но все равно их…

— Да, хватит, малыш! Друзья миф, — Пилон мотнул головой и раздраженно фыркнул, — ты молод и поэтому думаешь, что в мире больше справедливости, чем на самом деле. Существа делятся на тех, кто живет для себя, и тех за чей счет они живут. Сделав поправку на психологию и физиологию отдельных видов, поймешь — именно это является истиной. Суть никогда не меняется. Как бы не выглядело внешне.

— Хочешь сказать, сволочь не станет лучше, трус не обретет храбрость? Ой! -

Ударившись ногой о валяющийся обломок скалы, Осирис споткнулся, остановившись, потер ушибленное место. Его разноцветные глаза выжидающе смотрели на круп коня. Пилон повернулся, вытянул губы в трубочку и фыркнул:

— Да. Верно.

— Думаю, что можно измениться. Потрясения и испытания заставляют пересмотреть свою жизнь и найти в ней новый смысл, стать лучше, сильнее и измениться.

Я верил в то, о чем говорил.

— Шелуха, малыш, — сухо сказал Пилон, — все это шелуха. Личность — плод с множеством слоев. Но сердцевина никогда не меняется. Все мы те, кто мы есть, а не те, кем кажемся.

— Значит, единожды сделав ошибку, навсегда приобретешь клеймо такого плода в глазах подобных тебе? — Спросил я. Почувствовал, как разгорается злость, и попытался сдержаться.

— Нет, малыш. Я говорю то, что говорю. Все зависит от сердцевины. Рано или поздно вся шелуха осыплется и ничего кроме сердцевин не останется.

— А если твои принципы такие, ну, не принципиальные, значит ты добрый и хороший, но глубоко внутри? Или что ты как дракон, думаешь только о себе?

Пилон ухмыльнулся и дернул ухом.

— Решай сам. Но поверь старому коню, друзей не бывает. Есть спутники. Временные.

Я промолчал и разговор увял. Такое неприятное молчание. Наполненное недосказанностью и ниточками недоверия. Но к тому моменту мы вышли из ущелья, и город поднимался перед нами за стеной из розового кирпича. Пора было оставить разногласия ради достижения общей цели. В конце концов, просто товарищи по несчастью, совершенно случайно собравшиеся в одну группу. Не более того. Я некстати вспомнил про феков и помрачнел еще сильнее.

Солнце как раз стояло в зените, когда мы пересекли огромную арку ворот. Город разноцветный, шумный раскинулся перед нами, и его жители вели себя более чем странно.

— Что бы это значило? — спросил я у Осириса. Пилон по взаимному согласию стал обычным конем и мучился, не имея возможности поддержать разговор. Народ на улицах с упоением срывал венки из цветов с тщательно украшенных домов, и вообще всячески разрушал всю ту красоту, что накануне мы видели в глазунчике. Со стороны предполагаемой площади доносился неравномерный, неутихающий гул.

— Пойдем туда. — Решительно произнес икуб и быстрым шагом двинулся в направлении звука. Я семенил за ним, надеясь не уронить свое достоинство в прямом и переносном смыслах. Когда мы вышли к площади, то увидели, что она плотно забита барбусами всех возрастов. Такого я раньше не видел. Гул стоял такой, что заболели уши.

Осирис начал проталкиваться вперед, я упорно шел следом, и от меня волной отлетали барбусы. Они не понимали, что происходит, и вслед нам летели замысловатые ругательства. Наконец, удалось добраться до места, с которого хорошо был виден помост с несколькими барбусами на нем. Один из них поднял руку, призывая толпу к молчанию. Как не удивительно, но та постепенно затихла.