Никита Елисеев - Судьба драконов в послевоенной галактике

Я поплыл в ту сторону. Я понял, что это за круглая выпуклая лампа. Глаз дракона. Сколько их тут навинчено! И он засияет еще ярче, еще победнее, если я захлебнусь, утону здесь, в этом дерьме.

Мысль об этом придала мне отчаяния и силы. Я заработал руками и очень скоро почувствовал, что ногами могу коснуться дна.

Свет глаза дракона начал меркнуть, тускнеть – и выбрался я на каменный пол уже в полной темноте.

Я прошел несколько шагов и лег на каменный пол. Пол был горяч. Я отворотил лицо, чтобы не обжечься. Я блаженствовал. Мне было хорошо, как коту на печке. Я перевернулся на спину. Тепло, жар пронизало меня, как когда-то пронизывал мокрый осклизлый холод. Я старался не касаться затылком пола. Лежать таким образом было утомительно и неудобно, но я блаженствовал.

Я – выиграл! Впервые с того самого момента, как я учинил весь этот скандал, я выиграл.

Теперь мне хотелось есть. Очень.

Я вспомнил, как мама готовила сардельки. Она их жарила на сковородке, аккуратно надрезала с двух сторон и места надрезов мазала горчицей. После жарки сардельки растопыривались, как невиданные мясные безобразные, но вкусные-вкусные цветы…

Я расхохотался. До меня дошла забавность ситуации.

Ну как же! Победитель! Провалился в сортирную яму и, хоть нахлебался дерьма, но не утонул, нет! – выплыл и после победы лежит, обсыхает и, не обращая внимания на миазмы, мечтает об обильной жратве.

Я поднялся на ноги и, смеясь, побежал по горячему полу прочь от моря нечистот. Я заливался смехом, веселым, счастливым, и только, когда над моей головой зажегся, засиял круглый, выпуклый… я осекся.

Хихик замер у меня в глотке. Я знал: зря глаз дракона сиять не будет. "Мне не выбраться наверх, – сообразил я, – мне никогда не выбраться наверх. Я заблудился, заплутал в здешних подземных переходах".

Пол становился невыносимо горяч. Просто стоять на нем было невозможно.

Я побежал и очень скоро запыхался, перешел на шаг.

"Ничего, – думал я, – куда-нибудь да выбреду. Мама говорила мне, что лабиринты – густо населены".

Я расстегнул пальто. Пот валил с меня градом. Меня мутило от вони, мне хотелось скинуть перемазанную одежду, но я боялся, что снова выйду в ледяной коридор, поэтому брел, обливаясь потом, задыхаясь.

Потом я услышал шум. То был шум какой-то слаженной человеческой работы. Я обрадовался. Люди есть люди: могут дать в морду, но могут дать и хлеба, а есть мне хотелось нестерпимо.

Я поспешил по коридору вперед. И скоро увидел вдали, как коридор, будто река, впадает в широченное пространство, где происходит какое-то копошение.

Я присмотрелся. В ярко освещенном зале копошились люди и подъемные механизмы. Когда же я догадался, что грузили люди и подъемные механизмы, что цепляли на крюки и отправляли на движущуюся ленту эскалатора, то мне захотелось повернуть назад. Но поворачивать было некуда.

Я шел прямым ходом к празднично освещенному залу, над которым висел плакат:

"ЛУЧШЕ СКОРМИТЬ ДРАКОНУ МЕРТВОГО, ЧЕМ ЖИВОГО!"

Полуголые, мускулистые, лоснящиеся от пота люди, грузившие окостеневшие голые тела других людей, были страшны.

Из бокового коридорчика мне навстречу вышагнул солдат. Это было настолько неожиданно, что я даже не испугался.

– Вонючка, – не то спросил, не то назвал меня солдат, – вонючка, что здесь делаешь? Марш в болото! Марш!

Он скинул с плеча винтовку и легонько ударил меня прикладом в грудь.

– Фу, – солдат сплюнул, – да ты свеженький? Недавно выкупался? Пшел…Что сказал?

Брезгливо морщась, солдат вытирал приклад о стену коридора.

– Эй, – один из полуголых остановился, прекратил работать, сбросил рукавицы, сунул их под мышку, – эй, служба, вонючка, конечно, первый сорт, но на фиг ты его гонишь? Он жрать, наверное, хочет… Погоди!

Полуголый подошел поближе. Он положил руки на нечто невидимое, прозрачное, и я рассмотрел, что коридор перед входом в зал перегорожен невысокой стенкой из прозрачного материала.

– Вонючка, – крикнул мне полуголый, – жрать, жрать хочешь? – он потыкал себе в ром пальцем. – Ам-ам хочешь?

Он обращался со мной, как с глухонемым или сумасшедшим.

Но я и в самом деле чувствовал, что не смогу выговорить ни слова.

Я закивал головой, искательно заулыбался: "Ам-ам", – выдавил.

– Говорящий… сскот, – выругался солдат.

Полуголый вынул из кармана штанов краюху хлеба, разломил ее.

– Вонючка, – крикнул он мне, подбрасывая на ладони краюху, – а ну покажи службе, чем в болоте кормят!

Может быть, эти слова, а может быть, все пережитые унижения, грязь, в которую меня втаптывали, хлестнули меня, словно бичом.

Я ощерился и зарычал. Я шагнул к солдату. Солдат попятился, навел на меня винтовку и щелкнул затвором.

– О! – охнуло за прозрачной стеной – от это охота! Бой быков! Вонючка против службы! Вонючка, вперед! Служба, стой крепко! Граница на замке, крепи оборону!

Полуголые столпились у прозрачной стены, гомонили, смеялись.

– Давайте работать, – неуверенно предложил солдат, не поворачиваясь к гомонящим. – Норму…

– Ты за нашу норму, – весело сказал полуголый, предлагавший мне хлеба, – не беспокойся: мы свою норму выполним. Ты лучше подумай, как пост сдавать будешь. Уже у тебя – гы – натоптано, а пальнешь сдуру, я тебе никого из столовских не дам. Понял? Сам – убил, сам и закопай… Вонючка, лови! Он бросил мне кусок хлеба.

Я поймал и стал кланяться.

– Эй, – крикнул стоявший рядом с моим благодетелем высокий лысый мужчина, – вонючий, победитель драконов, я тебе еще хлеба дам – поди обними солдатика. Облобызай друга.

Я посмотрел на солдата.

Ужас стоял в его глазах.

– Уходи, – солдат махнул дулом винтовки в сторону, – слышишь? Проваливай… Убью ведь… У меня патрон уже дослан. Ты дурной будешь, еще шаг сделаешь…

Пятясь и кланяясь, я начал отходить.

Я отходил, торжествуя; я жевал кус хлеба. Я второй раз победил, выиграл. "Вонючка" так "вонючка", зато живой и страшный даже для солдата с заряженным ружьем.

Довольно скоро я дошел до "болота" и порадовался тому, что успел съесть хлеб: здесь вонь стояла нестерпимая.

Я шел и твердил про себя строчки, прочитанные наизусть Мэлори: "Постой, Димитрий, наконец… постой, Димитрий, наконец я слышу речь не мальчика, но мужа…" Что они ко мне привязались? "Немальчиканомужа, немальчиканомужа…"

"Ничего, – думал я, – найду "отпетых", скажу, принимайте! Кстати! А где здесь глазыньки, глазыни, глазуньи где?"

Глаза дракона были привинчены вдоль стен, как зеркала, отражающие друг в друге белый свет.

И тут я увидел дракона.

Дракон был невелик ростом. Дракон стоял на мясистых когтистых лапах, а передние лапы дракон сцепил на полном животе.

Дракон был лыс. Дракон улыбался.

Он, наверное, только что пожрал, потому что хвост его мерно поколачивал пол коридора, а в животе у рептилии приятно урчало.