Никита Елисеев - Судьба драконов в послевоенной галактике

– Глаша, – озлился Куродо, – ты меня не пугай… ты эти истории в карантине рассказывай на лекциях по технике безопасности… А меня пугать не надо. Я – пуганый.

– Пуганый, – сказал де Кюртис, – а глупый. Глупость, она даже страхом – хооп, – он проколол очередную чешуйку, – не излечивается…

– Ты меня не учи, – взбеленился Куродо. – ты мне мозги не компостируй. осточертеет же вот так сидеть…

– Ну, ляг, – хмыкнул де Кюртис. – что я тебе еще могу посоветовать, – он скосил глаза и предложил мне, – Джек, если минут через пять ларва не потухнет – заступай на вахту.

– Э, – забеспокоился Куродо, – это вместо нормальной чешуи вы мне тряпку какую-то сделаете? И я еще ждать буду?

– У, блин, зануда, – улыбнулся де Кюртис, – ну, если тебе так ждать не хочется, прыгни, прыгни в ларву… Короче короткого. Минута вопля, сверканье до потолка, а потом – горстка пепла. Валяй… Хоооп…

Любо-дорого было смотреть, как де Кюртис управляется с копьем, ни одного лишнего укола, точно в середину чешуйки… Де Кюртис и машину так же точно водил, если не было необходимости – медленно-медленно, спокойно… и еще объяснял при этом: "Настоящий водитель – это тот, кто ловит кайф от медленной езды… это как с бабой. Умеючи-то и долго…

– Я тебе говорю, – Куродо поднялся на кушетке и взял в руки огнемет, – я шарахну, как Святогор, и перепрыгну… рискну, зато у меня будет целая чешуя и еще такая… матовая… а вы мне… тряпку какую-то…

– Слушайте, – вмешался Георгий Алоисович, – он уже всех заманал. Хочется – пусть прыгает, как Святогор. Ему добро делают, а он фыркает. Брось… Брось, говорю, у тебя что, своих дел нету?

Де Кюртис, видимо, не послушался бы Георгия Алоисовича, но тут добавил масла в огонь Куродо:

– Конечно, нету, – фыркнул он, – были бы у него дела, он бы так тыркался?

Де Кюртис отшвырнул пику в сторону:

– Все, надоело! Давай – сади из огнемета, родимый! Ребята, отошли от двери – быстро! Не застите ему вход… и выход.

Мы отпрянули от двери.

Куродо вскинул огнемет и ударил струей огня в ларву.

На мгновение я ослеп от ярчайшего света, сжатого в небольшой коробочке комнаты.

На мгновение меня хлестнуло обжигающим жаром, словно в комнате Куродо завелся небольшой, но активно действующий вулкан…

Я увидел, как Куродо перемахнул через пламенеющую корчащуюся лужу ларвы…

Он бы успел. Секунды жизни, отпущенные ларве, были секундами его спасения.

Однако он как-то неловко споткнулся, запнулся ногой о ногу, поскользнулся, упал, и на его распростертое тело шлепнулась сверху мантией, покрывалом – недоубитая, недосожженная ларва.

Куродо взвыл и протянул к нам руку.

Ларва всасывала, вбирала его в себя, наползала на него, его болью, его уничтожаемым телом продлевая свою жизнь, свое страдание.

Я дернулся было к Куродо, но на мне тут же повисли де Кюртис и Георгий Алоисович.

– Ааа! – орал Куродо. – Убейте! Пикой проколите!.. Или вырвите, вытащите меня отсюда!

– Не будь идиотом, – выхрипнул де Кюртис мне в самое ухо, – бабка за дедку, мышка за жопку… Номер два – и ты тут такой вселенский пожар…

Я почти справился с Георгием и де Кюртисом, когда Георгий Алоисович закричал:

– Степа! Родной! Помогай! Папаня в огонь хочет нырнуть! За други своя – называется!

Степан, вернувшийся из Конторы, подскочил ко мне и вцепился лапой в шею. От боли я чуть не взвыл, как погибающий на моих глазах Куродо.

Тут-то я и услышал спокойный голос Валентина Аскерхановича:

– Чего вы его держите? Пустите его, если ему так хочется.

Ларва, словно волна, последним рывком своего лужеобразного тела накрыла Куродо с головой, вспыхнула и рассыпалась прахом и пеплом. Ничего… Только горстка пепла… меня отпустили. Куродо… я прекрасно понимал, что никто из "отпетых" не умирает своей смертью… но Куродо… парень из карантина… тот, с которым… и ничего, ничего…

Я повернулся и с силой саданул Валентина Аскерхановича по челюсти. Валя спиной открыл дверь и рухнул на пол.

– Ох, и нравы у вас в северном. – только и смог сказать Георгий Алоисович и покачал головой.

– У нас в Южном, – усмехнулся де Кюртис, – не лучше.

Валентин Аскерханович встал на четвереньки и выплюнул кровь.

– Михаил Богданович, – жалобно спросил он у де Кюртиса, – за что меня Джек Джельсоминович?

– Я думаю, – резонно заметил де Кюртис, – что об этом лучше было бы спросить у самого Джека Джельсоминовича. Но мне кажется, что вы, мон шер, огребли по рылу за вовремя поданный разумный совет, исполненный истинного, – де Кюртис улыбнулся, – человеколюбия.

– Папа, – Степан тронул меня за плечо, – пошли.

Я старался не глядеть на него. Я боялся, что после гибели Куродо я заору на Степана так, как орал на него в детстве. Мне будет невыносимо видеть его глаза… Кто, как не я, виноват во всем, что случилось и еще случится со Степаном?

Я побрел в комнату, улегся на диван… Голова у меня гудела и надбровные дуги ломило, словно мозг собирался разломать череп и вытечь наружу…

Я всхлипнул.

В коридоре Глафира собиралась ехать в Контору.

Я услышал, как она кричит:

– Егор, ручку, ручку не забудь и тетрадку учета…

Я повернулся лицом к стене и буркнул:

– Кэт, дверь прикрой.

Дверь неслышно притворили, но топот и беготня все равно были слышны.

– Вот шебутная баба, – вздохнул я.

– Она – хорошая, – со странным значением проговорила Кэт.

– Тебе лучше знать… ты больше с ней видишься.

Надо было мне подхватить пику у де Кюртиса и колоть, колоть… Но я же не ожидал, что он так поскользнется. И странная мысль – а если он хотел поскользнуться?.. Чего ради он так рвался прыгать через ларву? Случается… да очень часто случается: человека тянет в бездну, в пропасть… Это ведь не вода, в которой можно заколотить руками от отчаяния – и вырваться, выплыть… если шагнул вниз, в пустоту, где нет опоры, в воздух – вопи не вопи – полет тебе обеспечен до самого дна…

Я лег на спину, стал смотреть в потолок. Может, и Куродо этого хотел? В конце концов, рано или поздно это должно было случиться. Это случается со всеми, почему Куродо должен быть исключением? Пройдет несколько лет, и я забуду его, как я забыл многих, многих: сержанта из карантина, русалколовов, Тараса, Мишеля, полковника Гордей-Гордеича; кто умер, кто превратился, от кого я уехал, кто исчез…

Ну, и будем считать, что Куродо просто уехал, улетел… его нет для меня, так же, как его не было для меня, когда я загибался в Северном городке… Я же тогда не грустил, не расстраивался? Куродо просто уехал!

Я вытянул руку, растопырил пальцы… нет. Это пока что не утешало. Потом я, может быть, и забуду Куродо, как забыл всех… Полноте… Всех ли? А Мэлори, Мэлори, Мэ…

А миссгебурт в продуктовой сумке у подруги моей мамы? И сказанное как бы между прочим, между делом: "Его жарят живым…"?