Stashe - Пустоцвет. Танцующие в огне

— Сам догадывайся. Не собираюсь больше ничего рассказывать. Мы теряем время, — довольно грубо ответила я и резко поднялась. Охотник скривился, но тоже встал. Вместе мы забросали костер землей. Он огляделся, словно проверял, не осталось ли еще каких-то следов, и произнес.

— Ну, думаю, пора идти, — я кивнула и сделала шаг вперед. Судорога боли, о которой с течением времени забываешь, пронзила по позвоночнику. Я упала на колено, воздух с шипением проходил сквозь стиснутые зубы.

— Что?! — Мэрис присел рядом, осторожно тронул за плечо. Я уткнулась головой в его грудь и замерла. Боль прошла, и воспоминание о ней стремительно тускнело.

— Все в порядке.

Он помог мне встать и, нахмурившись, смотрел, словно пытался вспомнить о чем-то. Внезапно, лицо его просветлело:

— Это страж. Предупреждение, что место занято.

Я пожалела, что не могу, как прежде, использовать клыки по назначению.

— Почему только мне дали это понять?

— Я охотник. Он знает. Ты же темная карта. Зато теперь мы легко найдем его.

Расслабься, поищи и ты сразу поймешь, куда идти. Помнишь, как искали друг друга раньше?

Кивнув, я закрыла глаза, но все же вздрогнула, когда опять пронзила раскаленная стрела боли. Дернулась, но удержала боль в себе, не давая ей вырваться наружу. Следующая судорога оказалась слабее, короче, словно просто проверяла на прочность. Прощупывала границы моих возможностей. В это мгновение, я почувствовала струну, или белую нить, которая вела к источнику. Откинув сомнения, пошла вперед, не замечая ничего вокруг, кроме зовущей дороги. Похоже на медленное погружение в густой белый туман, сквозь который едва проглядывает реальный мир. Зов становился все четче и сильнее, а я почему-то начала засыпать. Такое странное состояние. Проваливалась в кашу смутных, убаюкивающих образов, слушала странную тишину, ватой забивающую рот, уши, глаза. Темнота, душащее влажное тепло…очнулась от сильной и грубой тряски. Хмурое лицо Мэриса маячило прямо передо мной.

— Отстань! — Выплюнула, отталкивая его. Закрыла глаза, там так хорошо…сон, но тряска заставила открыть опять. Я так ослабла, что даже на гнев сил не хватало.

— Не смей спать! Нельзя. Страж душит, нельзя поддаваться.

— Пошел ты… — вяло отмахнувшись, попыталась вывернуться из жесткого захвата рук.

— Чертова жаба, открой глаза! Слышишь!? Тебя усыпят и высосут силы! Выкинут отсюда, и ты не узнаешь своей причины!

Не помню времен, когда Мэрис относился бы ко мне с нежностью, но грубость в столь явной форме ему была не свойственна. Продравшись сквозь путы вялого равнодушия, я огрызнулась:

— Не смей говорить мне, что делать! Ненавижу! — волна гнева, эмоции не подчинялись вовсе, захлестнула с неожиданной силой. И тут же схлынула, оставив на дне серый осадок понимания. Покой. Все. Ушло. Я посмотрела на охотника почти с благодарностью:

— Понимаю зачем. Но запомни, что я уже не пленница, и не ученица. Ты больше не хозяин мне, нет.

Мужчина фыркнул и презрительно отстранился:

— Какие слова. А знаешь ли ты значение этих слов? Песчинка, возомнившая себя камнем. Поднимайся, веди нас и не смей указывать, что делать. Поверь, я знаю много больше, чем тебе даже может показаться.

Жестом полным язвительного великодушия Мэрис протянул руку и помог мне встать. Я не отказалась. Какое это имеет значение? Нарьяна…мысли о ней затмили все остальное. Потянувшись, я снова схватила нить, зажала мертвой хваткой и наматывала виток за витком, больше не позволяя зову захватить меня. Вскоре пришло понимание — на том конце, некто именуемый себя стражем не в силах что-либо сделать. Молодая сташи оказалась сильнее. Мало что можно противопоставить жажде, а я выпустила свою наружу. Оказывается, мы теряем далеко не все способности после перерождения. Досадное заблуждение, о котором и не подозревала. Я смогла подавлять не хуже, чем подавляли меня. И страж почувствовал это намерение, но вырваться не смог.

Мы и шли с Мэрисом бок о бок. Мимо колючих кустарников, через жидкие лужи грязи, поляны покрытые одеялом из мокрых листьев с подушками из кочек побуревшей травы. Продирались сквозь молодую лесную поросль, петляли меж старых мшистых великанов — дубов и сосен. Обходили валежники, редкие рощицы изогнутых деревьев, нещадно истрепанных ветрами и растерявшими почти всю листву. Сквозь холодный сумрак серого утра и серого дня, переходящего в такой же серый вечер. Осень. Еще не холодная, но уже впитавшая в себя живые краски, выпившая по капле живую кровь ушедшего лета. Мне нравилось.

В какой-то момент мы вышли к дороге, слишком узкой для тракта и широкой для тропинки. Неровности каменистой почвы не давали возможности идти быстро. Дорога состояла из ям и колдобин, наполненных коричневатой, густой, как каша, смесью воды с песком и землей. Ноги намокли, сырой ветер пробирал до костей, но и тогда мы не останавливались, чтобы отдохнуть или обсохнуть. Ни на мгновенье. Безумный забег в неизвестность, на последнем издыхании. И вдруг я заметила, как резко изменился пейзаж. Значит ли это, что мы уже не идем, а перемещаемся? Туман клубился вокруг белыми влажными хлопьями. Рот непроизвольно открылся, и при дыхании вырывались облачка пара. Сначала уши заложило, а потом последовал громкий хлопок и я услышала нарастающий звон. Мы и этот мир втягивались друг в друга и растворялись во времени. Краски искажались, картинки в глазах двоились и наплывали друг на друга. Звон становился все громче, перерастая то ли в вой, то ли в гул. Тянущее чувство под ложечкой сменилось глухой пустотой внутри. Я моргала, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь, но чувствовала только острую резь в глазах и как текли слезы. А потом перед нами появилась темная дверь.

Я торопливо вытерла щеки, с удивлением понимая, что снова хорошо вижу. Гул в ушах сменился привычными звуками сумерек — шумом ветра, шелестом веток, шебуршанием и писком животных обитателей этого мира. Сглотнув, покосилась на Мэриса:

— Что делать?

— Ты же такая умная, решай сама, — охотник язвительно ухмыльнулся, скрывая легкую бледность. Значит, и ему переход дался нелегко. Я улыбнулась в ответ, почти не скрывая злорадства. Подняла руку и стукнула костяшками пальцев по гладкой поверхности. Дверь открылась едва ли не раньше, чем я сделала это.

На пороге стоял молодой мужчина. Возможно, молодой мужчина. Возраст сташи непросто определить. Большинство внешне выглядят моложавыми, а топтали землю немало лет. Глаза его, как у всех нас в минуты опасности были непроницаемого угольно-черного цвета. Темно-каштановые волосы вились крупными кольцами, и щекотали шею. Пухлые вишневые губы резко контрастировали с бледным, но не белоснежным цветом лица. Какое-то время страж настороженно смотрел на нас. Потом, рассмеявшись, обнял Мэриса и, похлопывая по плечу, произнес: