Джон Толкиен - Две твердыни

— Когда это было? — спросил Пин.

— Пять ночей тому назад, — ответил Арагорн.

— Постойте… Да, пора рассказывать дальше, о том, что вам совсем неизвестно. На следующий день после Битвы на Опушке мы встретили Древесника. Ночевали у него в Родниковом Гроте, это один из домов старого энта, а на следующий день пошли на Сход энтов и видели самое удивительное собрание на свете. Оно продолжалось целый день, а потом еще день. Спали мы тогда у другого энта, которого зовут Шустряк. А потом, в конце второго дня, энты вдруг выступили! Это было потрясающе! В лесу чувствовалось такое напряжение, будто в нем варилась гроза, а потом получился взрыв. Жаль, что вы не слышали песню, которую пели энты на марше. Если бы ее услышал Саруман, он, наверное, убежал бы за сто гонов сломя голову, — добавил Пин.

Песня, конечно, была гораздо длиннее, но большая часть ее пелась без слов и звучала, как музыка рогов и барабанов. Она нам страшно понравилась. Правда, сначала я подумал, что это только маршевая песня, и ничего больше. Но мы вместе с ними дошли прямо сюда, и тут же я понял все.

— С последнего гребня в котловину Нэн-Курунир мы спускались вечером, почти ночью, — продолжал Мерри. — Тогда я почувствовал, что за нами целый лес идет. Сначала я думал, что мне снится сон про энтов, но Пин его тоже увидел. Мы оба испугались, и только потом нам все объяснили. На «сокращенном языке» энты называют их хьорнами. Древесник о них очень неохотно говорит. Я думаю, что это такие энты, которые стали перерождаться в деревья, во всяком случае на вид. Они стоят молча в лесу или по краям леса и наблюдают за деревьями, а в глубине темных урочищ их, наверное, много сотен.

В них кроется огромная сила, но они умеют окутываться тенью, и их трудно увидеть в движении. Однако иногда они ходят, и даже очень быстро, особенно когда разгневаются. Например, стоишь ты тихо, наслаждаешься погодой или слушаешь шум ветра, и вдруг вокруг тебя оказывается толпа деревьев. Голоса они сохранили и могут объясниться с энтами, — Древесник говорит, что поэтому их хьорнами зовут, — но одичали. Стали опасными. Не будь рядом настоящих энтов, которые за ними присматривают, я бы очень боялся с ними встретиться. Ну, так вот, поздно вечером мы спускались с гор в Чародейскую Котловину с энтами, а за нами шуршала толпа хьорнов.

Мы их, конечно, не видели, но воздух наполнился шелестом, скрипом и треском. Ночь была темная и ненастная. Хьорны спускались с гор необычайно быстро и шумели, как под ветром. Месяц из-за туч так и не вышел. К полуночи на всех северных склонах в темноте над Исенгардом вырос большой лес. Враг не подавал признаков жизни, только на башне светилось окно.

Древесник и несколько энтов тихо прокрались вперед, в такое место, откуда были хорошо видны Ворота. Мы с Пином были с ними. Сидели на плечах у Древесника и чувствовали, как напряжен старый энт. Энты ведь в самом большом возбуждении сохраняют осторожность и терпение. Они стояли как каменные, только дышали и внимательно прислушивались.

Вдруг раздался шум, заиграли трубы, эхо прокатилось в стенах Исенгарда. Мы думали, что это нас обнаружили, и что сейчас начнется битва. Ничего подобного! Это все войско Сарумана уходило из крепости. Я мало знаю об этой войне и о роханских всадниках, но мне кажется, что Саруман хотел одним мощным ударом уничтожить Короля и всех его воинов. Исенгард остался без гарнизона. Я видел, как уходили враги, — бесчисленные ряды пеших орков, а между ними гоблины верхом на огромных волках. Были отряды из людей. Они шли с факелами, и я видел их лица. Большинство людей были обычные — рослые, темноволосые, но не очень злые; а были совсем страшные — ростом, как люди, но с клыкастой пастью, как гоблины, косоглазые, злющие. Мне вспомнился один южанин из Пригорья, он был вроде этих, хотя и не так явно походил на орка, как они.

— Я тоже почему-то о нем вспомнил, — сказал Арагорн. — В Хельмской Теснине мы сражались с такими полуорками. Теперь мне ясно: тот южанин из Пригорья был шпионом Сарумана. Но непонятно, работал он только на Сарумана или действовал заодно с Черным Всадником. У этих подлецов никогда не разберешь, кто с кем в союзе и кто кого обманывает.

— Всего их было не меньше десяти тысяч, — продолжал свой рассказ Мерри. — Целый час только выходили из Ворот. Часть их пошла по тракту к Броду, а вторая свернула на восток. В миле от крепости река течет по глубокому каменному каналу, там мост построили. Если встать во весь рост, отсюда его видно. Пели они хриплыми голосами, хохотали и выли дико. Я подумал, что Рохану придется плохо. Но Древесник не двинулся. Говорил: «Я должен сейчас расправиться с Исенгардом, с его каменными корнями».

Мне в темноте не было видно, где что делается, но кажется, хьорны подождали, пока закроются Ворота, и пошли вслед за орчьим войском. Они, наверное, хотели именно с орками расправиться. Утром они были уже далеко, я так подумал, когда разглядел плотную тень на горизонте.

Когда ушла армия Сарумана, пришла наша очередь. Древесник поставил меня с Пином на землю, подошел к Воротам и стал в них колотить, вызывая Сарумана. Вместо ответа в него со стены посыпались стрелы и камни. Стрелы для энтов не опасны. Они их царапают и раздражают, как докучливые мухи. Если энта утыкать стрелами, как подушку для иголок, он еще не считает себя раненым. Во-первых, энты не чувствительны к ядам, а во-вторых, у них толстая кожа, твердая, как кора. Надо взять хороший топор, чтобы по-настоящему ранить энта. Они топоров терпеть не могут. Но и тогда против одного энта надо десятка два дровосеков выставить, ибо если кто-нибудь его заденет, то удара уже не повторит, — энт может руками согнуть стальную плиту, как тонкий лист.

Когда в лоб Древеснику вонзилось несколько стрел, старый энт рассердился так, что его почти можно было назвать «расторопным», как он сам любил говорить о других. Он громко крикнул свое «Ах-ха!», и несколько энтов подошло к воротам. В гневе энты страшны. Пальцами рук и ног они впивались в скалу и драли ее, будто корку хлеба. Я видел, как в считанные секунды они выполняли работу, с которой корни деревьев справляются веками.

Они толкали, тянули, трясли, топтали, давили. Через пять минут ворота со скрипом и треском рухнули, и часть скалы развалилась. Другие в это время вгрызались в стены, как кролики в песчаный склон. Не знаю, понял ли Саруман, что происходит, но во всяком случае он не знал, что делать. Может быть, его чародейская сила ослабела, может быть, он утратил силу духа или, проще говоря, струсил, когда противник застал его одного, без войска, без защиты рабов и машин. Короче, вы меня поняли. С Гэндальфом он ни в какое сравнение не идет! Мне кажется, что он всей своей славой был обязан только тому, что выбрал своей твердыней и опорой Исенгард.