Ольга Елисеева - Хозяин Проливов

— И где же эта дорога в рай? — усмехнулся Аданфарс. — И почему как раз там не выставили патрули? — Его глаза сузились, недоверчиво глядя на перебежчика.

— Это Гадючий брод, — выдохнул пленник, уже почти распластанный на земле. — Только вы все равно без меня по нему не пройдете. Там змей больше, чем в пещерах Ану. Ни одна лошадь оттуда живой не выходила. Человек тоже. А я выходил, — хвастливо заявил он. — Есть одна тропа. Гадюки ее не любят — из-за болотного газа, что ли. Но на нее никто не обращает внимания. И патруль там не ставят. Кто полезет в топь?

Аданфарс прикидывал. От природы он был недоверчивым человеком. Да и пантикапеец ему не нравился. Впрочем, как и все греки. Но соблазн был слишком велик.

— Как тебя зовут? — не скрывая отвращения, спросил он у пленного.

— Гелон, господин.

— Хорошо. Уведите его, — кивнул царь охране. — Я подумаю.

Лошади шли в высокой сухой траве. Тростник почти целиком закрывал всадников, и только их островерхие войлочные колпаки виднелись над сплошной стеной камыша. Грязь чуть подморозило, и двигаться по Гадючьему броду за Соляным озером конница царя Аданфарса еще кое-как могла. Это не значило, что змеи уже впали в спячку или ушли с тропы совсем. То справа, то слева в болотной жиже у дороги поблескивали их черные кольца.

Топь простиралась от лимана до небольшого укрепленного поселка Илурат на берегу реки, где начинался земляной вал, несколько лет назад поновленный Гекатеем. Там дежурили дозорные, готовые в любой момент сообщить о приближении врага. Другой отряд топтался на узком перешейке между лиманом и морем. Здесь скифы тоже не прошли бы незамеченными. Кому могло прийти в голову, что всадники Аданфарса попрут по болоту?

Вокруг лежала почти нетронутая топь. Вспугнутые лошадьми утки пронеслись над мелкой водой и почти тут же плюхнулись на новое место. Было видно, что они не боятся людей. Всадники Аданфарса с трудом удерживались, чтоб не начать стрелять по птицам.

Царь ехал под защитой плотного кольца телохранителей. Он взял с собой четыре сотни человек и не рисковал, лично выдвигаясь вперед. Если переправа этого отряда пройдет успешно, он протащит через топь еще пять-шесть сотен. Больше не получится. Тропа вконец осядет под гнетом тяжеловооруженных всадников. Первый отряд разделится на два крыла и снимет дозорных на косе и у стены. Через эти бреши к Пантикапею хлынут скифские конники. Много. Целые племена. И они уже не будут бояться, что земля расступится под их ногами.

— Смотрите. — Царь протянул руку в кожаной рукавице, с которой свисал хлыст. — Это брошенное гнездо удода. С кладкой. В такие-то холода!

Среди сухих тростников действительно виднелось гнездо, из которого выглядывали пестрые бочки яиц. Воины воззрились на чудо природы, немедленно начав судачить: де это не спроста, все равно что горячая лепешка в заметенной снегом степи.

— Табити посылает нам добрый знак, — заявил Аданфарс, спрыгнув с седла и не без труда дотягиваясь до гнезда. Он собирался взять яйца удода-зимородка за пазуху, как талисман. Но в тот миг, когда его пальцы коснулись их холодной кожистой скорлупы, они вдруг зашевелились, и через ладонь Аданфарса скользнула маленькая пестрая змейка. Одна из тех крошек, что жила на болоте и давно пожрала яйца в брошенном гнезде. Она плюхнулась с высоты в холодную воду и, извиваясь, поплыла прочь от царя.

Скифы загудели. Случившееся произвело на них странное впечатление. Конечно, змеи тоже подчиняются Табити, как и вся земная тварь, но обманутые надежды царя не сулили им ничего хорошего.

Мрачный Аданфарс взгромоздился обратно в седло и раздраженно махнул рукой: едем!

— Если ты нас предашь, — обратился он к Гелону, следовавшему впереди отряда, — первая стрела — твоя.

— Не беспокойтесь, господин, — покачал головой тот. — Я веду вас, куда надо.

Вскоре земля стала потверже, а тростник гуще. На воде у него гнили корни, а в береговой жиже он вымахивал выше человеческого роста. Из-под грязи показались и начатки дороги, конские копыта уверенней застучали по ней. Не менее трех сотен всадников уже выбралось из узкого горлышка Гадючьего брода на твердый берег, и тут из-за сплошной стены камыша вылетела туча стрел.

Они ударили в скифов, не готовых к нападению на маленьком пятачке, и продолжали сыпаться, как град небесный, сбивая всадников в грязь. Самих врагов не было видно, а те из воинов Аданфарса, которые не растерялись и двинули коней грудью на камыши, намереваясь смять лучников, попадали в глубокие, заполненные болотной жижей ямы. Их прорыли, подрубив тростник, всего в нескольких локтях от дороги.

Началась сумятица. Лошади, попавшие в западню, бились, стараясь выкарабкаться изо рвов, при этом они сбрасывали и калечили седоков, а сами ломали себе ноги. Часть скифов попыталась отступить, сминая еще находившихся на узкой тропе всадников. Их кони шарахались в сторону от воображаемой дороги и по брюхо увязали в болоте. Даже спрыгнув, седоки уже не могли добраться до берега, их затягивала трясина. А сверху сыпались и сыпались стрелы.

Вдруг они разом иссякли. Но это не обещало ничего хорошего. Стена тростника дрогнула, и во многих местах открылись бреши, замаскированные плетеными щитами из болотной травы и камыша. Из-за них с уже поднятыми мечами выехали пантикапейские всадники и набросились на скифов, тесня и добивая их. Алый плащ гиппарха метался среди дерущихся, вокруг него все время закручивался водоворот схваток. Левкон мог быть доволен своими новичками. Криками он ободрял их, но они и сами не могли остановиться.

Аданфарс сумел вырваться и, прикрываемый небольшим отрядом, бежал обратно через брод. Не меньше трех сотен его всадников полегло на месте. Это означало, что скифы понесли большие потери еще до начала набега.

Но ничего этого уже не видел и не знал Гелон, сбитый первым же ударом пантикапейских стрел, еще до того, как скифы, обнаружив обман, всадили мечи в спину перебежчику. После боя Левкон нашел друга, приказал завернуть его в плащ и приторочить к спине лошади. Он вез Шаб страшный дар и не мог избежать этой чести, потому что не отговорил Гелона от задуманного. Не сумел отговорить.

Сразу после поражения у Гадючьего брода Аданфарс ушел обратно в степь, чтоб зализать раны. Он должен был перегруппировать войска и подавить недовольство тех, кто утверждал, будто в пустяковой стычке царь потерял слишком много всадников. Все, однако, понимали, что затишье не продлится долго, и как только скифский владыка вновь оседлает хребет возмущенным номадам, он с еще большим остервенением бросит их к Боспору. Хозяин Проливов ощетинился и ждал новых нападений.

В начале зимы ударил жуткий мороз, сковавший море ледяным панцирем и крепко связавший оба берега. Делайс немедленно послал к Бреселиде гонца с известием о событиях на Гадючьем броде. Прямо он ни о чем не просил, но из письма царица меотянок должна была понять: пора вести всадниц на пантикапейскую сторону.