Ольга Елисеева - Хозяин Проливов

Человечек зашелся свистящим смехом. Казалось, что в уши с обеих сторон колотят две струи ветра.

— Хочешь, я на него дуну? — Зефир повернулся к ели. — И он тебе порасскажет.

— Кто он? — не понял Гиакинф.

Вместо ответа человек выпустил на дерево целый ураган.

— На него надо много ветра, — пояснил Зефир. — Иначе не раскачаешь.

Одна из разогнувшихся веток ели с силой хлестнула по прозрачному телу, и Зефир отлетел в дальний конец сада.

— Простите, если побеспокоил, — Гиакинф с опаской попятился.

— Я спал, — недовольно проскрипела ель. — Какие вороны тебя здесь носят?

Дерево разлепило корявые веки и смерило гостя оценивающим взглядом. Звук, который оно издало, можно было бы назвать свистом, если б елки умели свистеть.

— Я тоже был красив, — заявила ель. — Как и все здесь. Красота губит мир.

— Я не понял…

— Меня звали Аттис. — Колючая ветка коснулась загорелого плеча Гиакинфа, и на юношу повеяло прохладой. Той, что даже в самый жаркий день царит у корней ели. — Меня избрали жрецом Кибелы, потому что я был красивее всех, сильнее всех, удачливее всех. И Великая Мать полюбила меня. — Дерево скрипнуло. — Сначала я считал себя счастливцем. Моя возлюбленная была могущественна, точно все боги собрались в ней одной. Прекрасна — точно все женщины соединились в ее лице. И неутомима, точно сама земля помогала ей вытребовать для себя семя. Но я-то был всего-навсего человеком и не мог вращать на своем стержне целый мир! — Ветки возмущенно зашелестели, осыпая голову Гиакинфа сухими иглами.

— Я надеялся, что после года службы меня сменит другой юноша, — продолжал Аттис. — Но Кибела не пожелала расстаться со мной. Уже новый царь носил еловую корону, а она все преследовала меня по полям и лесам, ревнуя не только к женщинам, но и к деревьям. Пустое чувство! Я уже был ни на что не годен. — В скрипе дерева Гиакинфу почудился грустный смех. — Дети кидали в меня камнями, женщины гнали с реки мокрым бельем, лишь бы я не навел на них гнев богини. Кибела видела все и смеялась, она приходила ко мне и говорила: отдай. Наконец я не выдержал, однажды утром взял острый камень и отсек себе шишки… я хотел сказать, ядра… я хотел сказать…

— Спасибо, спасибо. Он понял. — Насмешник Зефир вернулся на поляну. — Аттис хотел сказать, что с тех пор на нем не растут шишки.

Потрясенный Гиакинф задрал голову. Шишек действительно не было.

— Эта ель никогда не даст семян. Таково наказание Кибелы. — Зефир подтолкнул юношу в спину. — Идем послушаем лучше фиалки.

— Под ними тоже похоронен какой-нибудь несчастный? — с опаской спросил Гиакинф, стараясь уклониться от объятий ветра.

— Нет, что ты! — рассмеялся тот. — Всего лишь невинный дар влюбленного Зевса. Громовержец подарил их малютке Ио в утешение за то, что Геро превратила ее в корову.

— Слабое утешение, — вздохнул Гиакинф.

— Тем более на голодный желудок, — поддержал его новый знакомый. Он пожирал юношу глазами и льнул к нему, гладя бронзовую потную кожу.

Решив, что фиалки ни о чем не могут рассказать, кроме пустого брюха Ио, спутник Аполлона двинулся дальше. Веселая дорожка из желтого песка петляла между кустами. Идти по ней было приятно, потому что она не стояла на месте, то выбегая на солнце, то скрываясь в тени раскидистых шатров шиповника. Ноги сами собой выписывали кренделя.

Впереди замаячило озеро, Гиакинф устремился к нему, но тут ветка лавра зацепила его за край туники, и слабенький голосок прошептал:

— Постой, мальчик. Ты любимец Феба, которого я могу касаться только листьями. Поплачь со мной.

Предложение было странным. С тех пор как солнечный бог избавил уроженца Амикл от ежегодной смерти, юноше хотелось только смеяться и обнимать весь мир.

— Глупенький! — вздохнула лавровая ветка. — Ты думаешь, раз тебя любит Феб, ты никогда не умрешь? Но все, кого он любил, погибли…

Гиакинф насторожился:

— Что ты хочешь сказать?

— Я Дафна, — вместо ответа заявил лавровый куст, и с его продолговатых глянцевых листьев покатилась на землю роса. Гиакинф не сразу понял, что это слезы. «Неужели все деревья здесь плачут?» — подумал он.

Дафна между тем, заполучив долгожданного слушателя, начала свой рассказ.

— Здесь весело, правда? Так же здесь было и когда я нимфой бегала за Артемидой. Ах, как беспечно мы играли на этом лугу! И на том, и вон там, у пруда… Отсюда сверху видно сразу три мира: Олимп богов, землю людей и даже Аид с мертвецами. Там порой случаются презабавные истории… О чем бишь я? Мы играли… Ах да, мы играли. А игры богов порой жестоки. В тот раз Аполлон — он злой шутник, ты должен знать это — придумал завязать Эроту глаза и заставить его стрелять вслепую. Как мы потешались, когда его золотые стрелы долетали аж до тартара. Это из-за него старик Аид потерял голову от нимфы Менты и схватил ее за ноги, попытавшись утянуть под землю. Она вырвалась, но… лишь в виде травы. Посмотри, там, на пригорке в тени целые заросли мяты. Аид дохнул на нее своим холодным дыханием.

Гиакинф передернул плечами. Ему уже порядком надоело все это цветение на гробах.

— А как мы насмехались над смертными! — Казалось, Дафна до сих пор не в силах удержать тихий хохот. — Эрот попал Пасифае прямо в сердце, когда она кормила жертвенного быка. Может ли быть что-нибудь забавнее царицы, вставшей на четвереньки и воющей от похоти при виде рогатого чудовища?

«Хороши шутки! — подумал Гиакинф. — Оказывается, Пасифая была не виновата в своей позорной страсти!»

— Никто ни в чем не виноват. — Здесь все читали мысли друг друга, и Дафна не была исключением. — Мы уже так устали смеяться, что в изнеможении попадали на землю, — продолжала она. — «В последний раз! В последний раз!» — кричали все. Эрота раскрутили, чтоб он не знал, где право, где лево. Ножки у него заплетались, лук дрожал. Он пустил стрелу и попал Аполлону, собиравшемуся уже уходить, прямо в спину. Я видела, как золотой наконечник вышел у него слева из груди, потому что Феб в это время смотрел прямо на меня. Его глаза подернулись туманом и в следующую минуту зажглись таким желанием, что я даже испугалась. Я побежала по лугу, смеясь и не веря в свое счастье, ведь я даже не мечтала, чтоб такой красавчик когда-нибудь посмотрел в мою сторону.

— Зачем же ты сбежала? — озадаченно спросил Гиакинф, испытывая к Дафне род запоздалой ревности.

— Всегда надо поломаться, — беспечно ответила нимфа. — Набить себе цену. К тому же твой господин был столь напорист, что мне захотелось немного утомить его погоней. Он начал священную охоту, я была дичью. Все хлопали в ладоши, и в этот момент Эрот вытянул новую стрелу. К несчастью, он схватил на ощупь не золотую, а свинцовую. Ею не зажигают, а гасят сердца. Она вошла мне в левый бок и застряла. Перед глазами у меня все посерело, мир разом утратил краски. Я обернулась через плечо и увидела Феба. Он был страшен. Весь золотой, сияющий, огромный. От испуга мне захотелось спрятаться. Стать невидимой, явить свою древесную сущность. Вмиг мои ноги вросли в землю и превратились в корни, а вскинутые вверх руки в ветки. Тело — в ствол. Аполлон схватил меня за талию, но было уже поздно, она вся покрылась корой. — Дафна всхлипнула. Зефир пригнал тучку, чтоб куст мог вволю поплакать.