Ольга Елисеева - Хозяин Проливов

— Знаешь, в чем насмешка жизни, раб?

Он не ответил, прекрасно зная, что спутница взялась его доводить. Ей больше нечем было развлечься.

— В том, — продолжала Колоксай, — что здесь практически не из чего развести костер, чтоб поджарить мясо. А когда мы окажемся в лесу, что, конечно, вряд ли, — она хмыкнула, — то там будет полно дров и, как назло, никакой дичи.

Левкон присел на корточки возле кабана, извлек меч и вспорол зверю бок.

— Собери сухой травы, — буркнул он. — Печень можно есть и сырой.

— Все можно есть сырым. — Арета встала и без особых возражений начала подбирать кусты перекати-поля. — Ты умеешь добывать огонь из пальца?

Левкон со вздохом поднялся.

— У нас полно оружия, — объяснил он. — Лязгнем металлом о металл. Только сильно. Будет искра. Держи меч.

— Нет. — Колоксай почему-то отшатнулась. — Делай сам. Я не буду.

— Не дури! — цыкнул на нее гиппарх. — Я же еще и сухую траву должен держать?

Арета снова помотала головой, но акинак взяла.

— Если мужчина и женщина вместе добудут огонь…

Он хрястнул мечом по ее оружию с такой силой, что меотийский клинок чуть не прогнулся, а со скифской бронзы дождем посыпались искры.

— Еще раз.

Она уже не противилась, только обреченно смотрела на дымящуюся траву. Костер наконец занялся, и Левкон, покромсав печень на небольшие куски, стал накалывать их кончиками стрел, чтоб подсунуть к огню. Колоксай отодвинулась, бормоча невнятные угрозы. Выходило, что теперь им не избежать другого пламени, которое разгорается от трения ног.

— Послушай, — оборвал ее Левкон. — Какая тебе разница? Сама говоришь, мы не сегодня-завтра покойники. Так хоть не на пустой желудок.

Арета смолкла. Она не без содрогания взяла стрелу с уже оплывшим кусочком печени и принялась жевать, глядя на бледные предрассветные звезды.

— Почему ты все время споришь? — спросил гиппарх. — Я ведь тебя не обижаю, не трогаю.

— Но можешь. — Женщина неуютно завозилась у костра. — Почему ты в первую ночь, когда оказался у меня в палатке, так зубами стучал, что через стенку было слышно?

Он неприязненно дернул щекой:

— Все говорили: ты убийца.

— Я убийца, — согласилась Арета. — Но тебя-то убивать мне царица не приказывала.

Спутники помолчали.

— Думаешь, пройдем через степь? — осторожно спросил Левкон.

— Вряд ли. — Колоксай поморщилась. Она не считала нужным обманывать его. Он и сам все знал.

Вскоре путники поднялись, хотя предутренний туман еще не рассеялся. Левкон хотел, чтоб сегодня основную часть пути они проделали еще до того, как солнце начнет палить, а жару, если повезет, переждали в какой-нибудь балке. Так и случилось. Опасность обходила их стороной, хотя на горизонте временами появлялись фигурки всадников. Но близко скифы не подъезжали, вероятно, не замечая беглецов.

В середине дня им попалось развесистое терновое дерево, росшее на дне неглубокой балки. Переползая по земле за его тенью, беглецы смогли кое-как переждать жару. Впрочем, что это был за отдых? Трава кололась, а из нее все время что-то стрекотало, кусалось и выпрыгивало. Колоксай с сомнением посмотрела на голую шею спутника, которая вспухла и побагровела.

— Дал себя сожрать, так хоть не расчесывай!

Левкон выругался. Кожа адски саднила так, что он готов был содрать ее ногтями.

— Вы, греки, ни к чему не приспособлены, — заявила Арета, зачем-то вставая на четвереньки и начиная обползать дерево. Она выщипывала из травы редкие кустики мяты и засовывала себе в рот. — Жили бы себе дома.

— Мой дом здесь, — отрезал Левкон. — Я родился в Пантикапее.

В этот момент Арета, стоя у него за спиной, сплюнула себе на ладони травяную кашу и с силой припечатала ее к шее спутника. От неожиданности Левкон взвыл. Он дернулся, чтобы отвесить Колоксай подзатыльник, но она увернулась.

— Спасибо надо сказать, придурок.

Было противно сидеть, обтекая зеленой жижей и чужими слюнями. Но как ни странно, зуд в шее через некоторое время ослаб. Солнце стояло еще высоко, но небо потихоньку заволакивалось серым маревом, защищавшим от палящих лучей.

— Как думаешь, долго еще? — Левкон встал, приподнимая полупустой мех и встряхивая на плечах лук с горитом.

— День, может, полтора, — прикинула Колоксай. — Как пойдем.

И в эту минуту прямо над их головами на холме, с которого в балку спускалась едва приметная тропа, раздался топот копыт. Если б спутники отдыхали на равнине, они бы издалека увидели приближающихся всадников, а еще раньше почувствовали дрожь сухой земли. Но стенки оврага гасили звук, идущий сверху, и, наоборот, усиливали голоса беглецов со дна. Вскрик гиппарха, когда Колоксай шмякнула ему на шею проклятое снадобье, далеко разнесся вокруг и привлек внимание степняков, которые так проехали бы мимо, ничего не заметив.

Их было четверо: двое надвое, молодой со старым, как ездят скифы. Грузные бородатые воины и совсем зеленые юнцы. Они свалились в балку, как птичий помет на голову. Левкон успел только выхватить меч и высоко поднять его, отбивая первый удар наклонившегося с седла скифа. Он никак не мог предположить, что старая добрая бронза, которая перед этим без всякого ущерба для себя колотила по акинаку Ареты, вдруг треснет в самый неподходящий момент. И в ту же секунду два аркана, пущенные молодыми всадниками, захлестнули торс гиппарха, плотно прижав его руки к телу и не давая пошевелиться. Не слишком опытные юноши дернули ремни на себя, при этом еще плохо справляясь с сильными боевыми лошадьми, каждая из которых тянула в свою сторону, и чуть не разорвали пленника.

— Кир-олаг! — обругал один из старших воинов и спешился, подбирая остатки меча Левкона.

— Кин-ан-ме? — «Откуда у тебя это?»

Гиппарх молчал. Он с удивлением стрелял глазами вокруг, не зная, куда делась Арета. В момент нападения она как сквозь землю провалилась. Вряд ли скифы даже успели заметить, что в балке, кроме Левкона, был еще кто-то. Колоксай не оправдала его надежд на помощь. Но с другой стороны, что она могла сделать против четверых всадников? Благородно погибнуть, защищая человека, который для нее пустое место?

Во всяком случае, сам он пытался сражаться. Это было слабым утешением. Гиппарх ничем не выдал присутствия в овраге еще одного беглеца. Не вертел головой и не звал. Хотя мог с досады подставить и ее. Скифы ничего не заподозрили, связали ему руки, вытащили наверх в степь, а потом, к большому удивлению Левкона, взгромоздили на лошадь позади одного из молодых — видимо, ехать было не близко.

Уже поднимаясь по склону, он обернулся и заметил среди плотной зелени тернового дерева кожаный рукав Ареты. Девушка, как большая змея, обвилась вокруг одной из толстых веток. Она смотрела на него во все глаза, и ее побелевшие губы что-то повторяли. Не трудно было догадаться, что это: «Садан акин» — «плохой меч» по-меотийски.