Ольга Елисеева - Сокол на запястье

Дорога к холму Кобыльеголовой Матери была, как и все дороги на праздник, веселой. Она вилась мимо косогоров с осенней пожухлой травой, в которой нет-нет да и вспыхивали яркие лиловые глазки горицвета, белая лебеда и желтый чебрец.

Хиронид любил степь больше лесов и предгорий, где обычно прятались кентавры. Ему нравился холодноватый воздух, который уже воцарился на равнине и делал путешествие не таким утомительным.

Табун вышел в полдень. Белое тусклое солнце светило через пелену облаков, не припекая спину. До места кентавры рассчитывали добраться лишь к вечеру, миновав два водопоя на топких берегах Гипаниса.

Холм лежал недалеко от деревни торетов. Эти кочевники кружили вокруг него, словно раздумывая, стоит ли окончательно оседать на земле. Они держали огороды, и с каждым годом распахивали все больше полей под ячмень.

Кентавров это отнюдь не радовало. Святилище могло пострадать, оказавшись в центре суетной людской толчеи. А ведь именно на этом холме герой Иксион сошелся с Великой Матерью в образе Белой Кобылы, от чего на свет и произошли кентавры. Другого такого места не было ни по эту, ни по ту сторону пролива и даже за морем!

Кентавры из рода Хирона уже давно выгнали бы надоедливых людей и вытоптали их посевы, если б не дружелюбные женщины-торетки, всячески привечавшие мужчин-жеребцов и умевшие направить распашку полей в сторону от холма Кобыльей Матери.

Хиронид подумал, что в прошлом году в это же время земля уже была прихвачена морозцем, поэтому стук копыт слышался громче, чем сейчас. Гулкая дробь сотрясала тогда свод земли и заранее предупреждала женщин о приближении гостей.

«Ничего, — усмехнулся Хиронид, — Мы будем сюрпризом». Он попытался вспомнить лица тех, с кем ему сегодня предстояло встретиться, но ничего не вышло. Кентавр сразу же забывал их после праздников на полях, где его сородичи скакали и кувыркались, напившись крепкого ячменного пива. Хиронид получил самое утонченное воспитание, какое только мог дать сыну мудрейший среди кентавров. Он много путешествовал и побывал даже в Пантикапее — чудесном городе за зеленой водой, где сходятся все дороги. Но неизменно возвращался в открытую четырем ветрам степь у Кобыльего холма, потому что только здесь чувствовал себя дома.

Вожак скакал впереди, на его кудлатой голове светился широкий золотой обруч. Он хмуро смотрел по сторонам, и рядом с ним притихали даже самые развязные, прыткие на язык жеребчики. Хиронид бежал справа от отца и с неудовольствием прислушивался к разговору молодых кентавров из табуна. Это были мохноногие кони, кряжистые и низкие в холке. Кем были их матери? Под каким кустом бузины их нашли? Во всяком случае ни один порядочный человек-конь не признавал своего отцовства. Они не умели держать себя в узде и хвастались тем, что запросто посещают деревенских кобыл.

— Тебе не обскакать меня сегодня. — бросил Хирониду верховодивший среди них Фол. Рыжий жеребец, чьи конопушки с человеческой спины плавно переходили в яблоки на конской шкуре. — Меня хватит на всех баб, которые там собрались!

— Если они вообще захотят к тебе подойти. — холодно возразил сын вожака, смерив соперника презрительным взглядом. — От тебя на стадию разит стойлом.

Фол вспыхнул.

— Попридержи язык, чистоплюй! — взвился он. — Сегодня я перед лицом Кобыльей Матери докажу, что больше тебя достоин водить табун.

Хиронид снисходительно хмыкнул. Он знал, что в споре за царское место ему еще придется схлестнуться с Фолом. Но сын мудрейшего из кентавров был готов, если надо, силой доказать свое право на власть. Как иначе объяснить безродному молодняку, что для царского обруча нужен не только мощный крестец, но и умная голова?

Вид облизанного недавними дождями холма положил конец перебранке. Учуяв сытный запах разогретого ячменя, кентавры поскакали быстрее.

Женщины уже готовили пиво. Сусло поднималось такое густое, что пить можно было, только проткнув его соломинкой. Торетки разливали напиток в большие неглубокие тазы и весело перекрикивались, помахивая цветными платками, чтобы сбить мутную пену.

Многие уже подоткнули узкие кожаные платья и вошли в воду, чтоб вымыться перед появлением гостей. Шест на холме с воткнутым кобыльим черепом был весь увит пучками травы и поздних цветов. Последняя радость перед наступлением холодов. Последнее веселье. На долгую-долгую зиму.

Кентавры появились сразу из-за поворота дороги. Они миновали балку и теперь въезжали на склон. Кое-кто еще перебрасывался шутками, но большинство, завидев женщин, забыли о товарищах и ринулись вперед.

Их встретили с радостью и без опаски. Торетки окружили рослых жеребцов. Гнедые, чалые, каурые и пегие спины замелькали среди всплесков платков и блеска манист. Женщины поднимали глиняные чаши, и каждая подносила веселого зелья тому кентавру, с которым хотела начать праздник, его право было принять или поискать другую подательницу пива. Однако все знали, что началом скачки не завершатся, и редко отказывали первой встречной. Для этого она должна была выглядеть страшнее смерти, а такие сидели дома, ибо вид уродства оскорбляет Великую Мать.

Хиронид увидел, как отец взял чашу из рук одной знакомой вдовы и отправился с ней за ближайшую каменную россыпь. Теперь молодой кентавр мог чувствовать себя свободно. Он принял глиняную плошку с пивом у подошедшей девушки, но не стал пить, лишь слегка лизнув языком сусло. Хиронид подхватил спутницу под колено, усадил себе на спину и двинулся медленно объезжать холм, рассчитывая на каждом кругу подбирать новую подругу.

Ему удалось сделать это четыре раза. Уже после третьего поворота вокруг шеста с лошадиным черепом, спуская на землю слегка усталую разрумянившуюся спутницу, кентавр заметил, что соплеменники сильно навеселе. Хмельные и разогретые играми, они скакали по полю, махая хвостами. Поймав избранницу, жеребец беззлобно кусал ее зубами за плечо и, подхватив за талию, забрасывал себе на спину. Редко кто из порядочных гостей устраивал свалку на глазах у всех. Зато молодой охлос Фола веселился там, где нагонял беглянок. Невежи прижимали тореток к земле и наскакивали на них, как на кобыл, не слушая никаких возражений.

Впрочем, крестьянки, кажется, были довольны. Их жаркие объятья с Фолом и его товарищами показались сыну вожака более страстными, чем церемонные поцелуи с ним самим. Хиронд яростно взревновал и, распустив хвост по ветру, пустился вскачь, издавая призывное ржание. Он подхватил первую попавшуюся тетку и завалил ее у всех на глазах, чтоб потом никто не мог обвинить его в слабости или недостатке желания.

Баба завопила благим матом. Юбка на ее толстом заду лопнула, как кожа на барабане, а сама она изловчилась и треснула Хиронида по морде глиняной чашкой. Огорошенный и измазанный суслом кентавр вынужден был отпустить жертву. И тут же услышал над ухом насмешливый голос Фола.