Сергей Сергеев - Антимир

Рогалёв посмотрел в лицо Андрею Викторовичу, улыбнулся приветливо и произнёс:

— Если бы я не знал про браслет, то это выглядело как беседа двух сумасшедших.

— Многие добиваются высоких трибун, а потом несут такую чушь, но их слушают, верят им и не объявляют сумасшедшими, — улыбнулся в ответ Хрусталёв.

— Хорошо, Андрей…, - слегка замялся Рогалёв, видно, вспоминал отчество, — Викторович, если я не ошибаюсь, я обдумаю ваше предложение в общем и конкретные вопросы в частности.

— Как я узнаю результат? — спросил Хрусталёв.

— Вы оставьте свой телефон, вдруг мне придётся ещё консультироваться по конкретным вопросам, — ответил Алексей Борисович, поднимаясь из-за стола и показывая, что на сегодня уже разговоров достаточно.

Книга вторая. АНТИМИР.

Прошло две недели, а Рогалёв так и не звонил. Хрусталёв уже начал корить себя за своё косноязычие, ставшее тем камнем преткновения, который, как ему казалось теперь, и не позволил учёному понять его. "Возможно, он просто избавился от меня". Андрей старался меньше думать о том разговоре, размышлять о чём-то другом, например, почему его беспокоит любопытство, когда оно сформировалось в его подсознании и как это произошло.

"Нужно вернуться в прошлое и отыскать корни моей любознательности", — однажды пришла ему такая идея. Поначалу он отмахнулся от неё, как от назойливой мухи, но она оказалась цепкой и устойчивой и повторялась снова и снова. Тогда он попытался освободиться от неё простым способом, разбив на составляющие и проанализировав части, выпустить их на свободу, но получилось всё наоборот: как только он привёл первый контраргумент, который тут же и превратился в аргумент, дающей ей право на существование и оправдывающий её.

"Пойди туда, не зная куда, и найди то, не зная что. Хотя последнее и известно, но остальное… Стоп, — то же самое мне говорил Рогалёв, я требовал от него, а он не понял и начал обороняться. Я делаю то же самое по отношению к идее".

"Что же произошло в детстве? Что смогло разжечь огонь любопытства, который горит столько лет? Что? Ведь в детстве всё объясняют взрослые или сверстники, если ты неудовлетворён, тогда ищешь ответ сам. А если объяснили, и ты не согласен, а ответа так и нет, возможно, ты будешь искать его всю последующую жизнь".

"Школа? Школа нет, там ставят вопросы, отвечают на них и требуют повторить. Никакой самостоятельности и инициативы. Значит раньше. Так что же было раньше?"

Он начал перебирать скудные отрывки из самого раннего детства. В его памяти восстанавливалось, как ему одно время снились кошмары, он ложился спать и проваливался в тёмную бездну, летел и орал, просыпался от своего истошного крика или от потряхивания, когда тормошила его мать. Иногда во сне за ним гонялись монстры, и он бежал от них, а пробуждался и чувствовал, что сердце готово выпрыгнуть из груди. Матери надоело вставать по ночам, и она отвела его к местной деревенской знахарке. Дородная тётка, которая с трудом переносила своё грузное тело на больных ногах, зажгла свечку, пошептала что-то над ним и сказала матери:

— Это кто-то его напугал, придите домой, нарисуйте отметину его роста на двери, как перерастёт, так всё и пройдёт.

Действительно всё закончилось неожиданно, кошмары сами собой перестали сниться, когда дед, любитель измерять рост внука и называющий его сыночком, в очередной раз занялся такой процедурой, то все удивились, как он быстро перерос старую метку на целую толщину пальца.

"Всё не то, что-то было ещё". И тут ему вспомнилось, как он не любил спать днём и его укладывали или бабушка или дед, так как родители в такое время всегда были на работе. Кто-то из них ложился с ним на мягкую постель, гладил по головке и рассказывал ему что-то, и он засыпал.

Они закрывали уголок за голландкой, так называлась печь для обогрева дома, занавесью из ситца, оставляли у кровати железный горшок с крышкой и уходили по своим делам. Да-да, вот тогда что-то произошло. Он видел кого-то, но ему сказали, что это всё приснилось, что это плод его воображения. Интересно, что же было тогда на самом деле?

После этого он стал любителем слушать необычные истории, когда дома у них собирались деревенские бабушки, в основном их родственники, и рассказывали мистические страсти про святых, покойников, про бога. Он сидел и внимал, раскрыв рот, боясь пропустить хоть одно слово. Потом он пошёл в школу, там ему быстро вправили мозги, да и бабушки стали собираться всё реже, а затем они просто куда-то подевались. В школе про бога и религию отзывались нелестно, так и вырос осознанный атеист с мистикой в подсознании.

"Давненько я этого уже не делал".

Он решил сделать попытку заглянуть в прошлое, в закоулки забытого детства, но что будет якорем, пока не придумал. Якорем он называл то, что зацепит его сознание за реальность, прошлый раз в такой роли выступил будильник. Якорем может быть и кто-то, кто рядом, кто сумеет вернуть его на грешную землю. По таким пустякам он не хотел обременять Марию, да она и могла не одобрить данную идею, более похожую на блажь, на баловство.

Новое не изобреталось, и он поставил будильник на сотовом телефоне на пять минут вперёд и положил его рядом с собой. Откинулся на спинку дивана, закрыл глаза и расслабился.

Спокойствие и теплота наполняли его изнутри. Он мысленно представил, как совмещаются кнопки, на его безкнопочном браслете, как выбирается нужная комбинация. Серый туман ожил, задвигался. Он летел в нём, он это чувствовал. Он приближался к свету; с боков, снизу, сверху стали проскальзывать искорки. Их становилось всё больше, и они удлинялись. Наконец световое пятно начало расширяться и захватывать весь горизонт, весь обзор, и он влетел в него. Яркий свет ослепил его, так как туман неожиданно кончился, но и это продолжалось недолго. Всё погасло и высветилось снова, но полёта уже не было, не было и слепящего света, и серого, плотного тумана тоже не было.

Живая картинка. Полумрак. Белобрысый мальчик спит на кровати. Он лежит на тёмно-красном плюшевом покрывале, а голова на уголке длинной, почти в ширину кровати, подушки. Он лежит на боку, лицом в сторону стены, на которой висит плед с рисунком леса и оленя на переднем плане. Накрыт ребёнок детским байковым одеялом.

Вдруг он переворачивается на спину и открывает глаза, будто и не спал вовсе, а только притворялся и ждал когда все уйдут, но лицо выглядит заспанным, на левой щеке красная полоска, которая продолжается до лба и там обрывается. Веки припухшие и полностью не открыты, но из светло-голубых радужных оболочек видны зрачки, которые направлены в потолок. Там что-то интересное или просто, взгляд спросонья направлен вверх. Проверить, куда он смотрит, нет возможности потому, что оттуда за ним и наблюдают.