Катерина Шишканова - Янтарин

— А я не виновата, что у вас сумка тряпичная, а не кожаная, — неожиданно пробубнила принцесса, продолжая начатый спор.

У-у, глазастая! Свою кожаную он отдал Ольхену, откуда же было знать, что придётся принимать ванну.

— Лучше бы под ноги смотрела, а не на мою сумку, — досадливо бросил мужчина. В последнее время они с девчонкой постоянно задирались, выискивая проблемы там, где их в принципе быть не могло. Возможно, так было легче смириться с принятым решением — Фелль всего-навсего девчонка. Гельхен посмотрел на собеседницу — маленькую, всклокоченную. Однажды они набрели на луг, буквально задавленный фиолетовыми васильками, и тогда, к ужасу своему, Гельхен понял, что с ним действительно отправили девушку — мальчишка не начнёт фыркать и скакать по цветам, будто по густым облакам, только потому, что никогда не видел их в таком диком количестве, и не начнёт плести из них венок, пусть кривой и неумелый, но всё же… Венок утонул в озере. Фелиша смолчала, но он потом видел, как она долго сидела на берегу и не отрываясь смотрела туда, где нырнула за рыбой…

Не шибко качественная одежда, после озёрной воды вытянувшаяся и облепившая тело, после просушки не приняла прежнюю форму — так и висела в облипку на стройной девичьей фигурке, совершенно не скрывая ни хрупких покатых плеч, ни осиной талии, ни… Гельхен сглотнул. Брр. Болван, вызвался погеройствовать, совершенно не учитывая, что геройствовать в компании с юными девицами — дело заранее гиблое. Не "всего-навсего девчонка" — юная девушка, ещё даже не сообразившая какой властью будет обладать с такой огненной шевелюрой и кошачьими огромными глазищами.

…нет! Пацанка, пацанка, пацанка…

Жар бросился в лицо и, последовав собственному совету, наёмник уставился себе под ноги.

Серый кролик вопросительно уронил одно ухо, щёлкнул внушительными зубами и замер возле поваленного ствола, безжалостно источенного до щепы древоточцами и какой-то зубастой пакостью. Фелиша пригнулась за раскидистым кустом, впившись пальцами в рукоять уворованного у Гельхена кинжала, словно обвитого серебряной нитью и с обломанным остриём. Сам наёмник остался у костра, решив наконец-то высушить собственные вещи, о чём недвусмысленно намекало сухое першение в горле — всё-таки ночь в сырых одеждах — не самое лучшее времяпрепровождение: какая-то муть снилась опять про бледную принцессу на этот раз превратившуюся в мальчишку — такого же рыжего и встрепанного. С другой стороны снять их и подвесить над костром мешало присутствие трясущейся принцессы — ещё более синей и замёрзшей. Ещё и самому уйти пришлось, чтоб не смущать девушку. И вот с утра он наконец отыгрался — отправил Фелль с глаз долой, предоставив полную свободу действий.

— Если во что-нибудь вляпаешься, сама выкручивайся, я буду занят, — предупредил он и выкинул за пределы лагеря.

Вот теперь и развлекается. Указательный палец неуклюже скользнул по лезвию.

— Ш-ш, — глубокий порез набух кровью, рану тут же задёргало. А выслеживаемый кролик мгновенно скрылся в противоположных кустах ракитника. Фелиша чертыхнулась и пошла к ручью, встреченному по пути.

Бездумно запустила палец в рот, брезгливо отсасывая кровь и сплёвывая на землю. А потом заметила, что вокруг слишком много крови. Земля, кусты и даже низкие ветки деревьев были перемазаны подсыхающими красными полосами.

— Да не шевелись ты, скотина! Огрызается, ишь ты.

За кустами едва слышно фыркнула лошадь. Сердце подскочило к горлу. Сглотнув комок, Фелиша подкралась к ручью, тихонько раздвинув орешник целой рукой.

У ручья лежала снежно-белая лошадь, уткнувшись окровавленной мордой в холодную проточную воду. Некогда серебряные глаза её подернулись мутной плёнкой и текли по молочному храпу хрустально-чистые слёзы. А на лбу — у Фелиши перехватило дыхание — там, где снежная чёлка шёлковыми прядями спадала в воду, багровела окровавленная культяпка витого рога. Единорог оторвал от воды залитую кровью морду и, неожиданно ощерившись, попытался укусить нависшего над ним человека. Именно человека — нелюди, нечисть и даже нежить никогда в жизни не нападут на чистейшее создание, какое когда-либо создавала природа. А вот люди заметили, что из одного витого рога можно выжать до трёх сотен золотых у знающего в зельях толк знахаря. Браконьеров четвертовали без суда на площадях во всех городах от юга до севера и не только в Янтарной Говерле, хотя здесь единорогов водилось больше, чем во всех остальных странах вместе взятых. Собственно, как и прочей мифической живности.

— А ну, руки прочь от него! — не помня себя рявкнула Фелиша, выскакивая из своего укрытия и перекидывая нож в другую руку. В отличие от Феликса, не интересующегося военной наукой, Фелль научилась метать ножи не только правой рукой, но и левой, беря пример со старшего брата. Получалось у неё, конечно, не так хорошо, как у Диметрия, но дворовую шваль впечатлила, когда гадёныши решили перетереть косточки её мачехе. Не подавившись своими словами после порки розовым прутом, они уяснили, что были не правы, когда в ход пошли камни из королевского пруда, метко бившие в лоб как из правой, так и из левой руки.

— Тише, тише, молодой человек, — склонившаяся над умирающим единорогом фигура отпрянула назад, поспешно выставив перед собой руки ладонями вперёд. Немолодой уже мужчина, невысокий и кряжистый, в помятой поношенной серой хламиде. И сам весь какой-то серый, незапоминающийся — только глаза, большие и прищуренные, внимательно осматривают выскочившую из орешника всклокоченную фигурку, ощетинившуюся охотничьим ножом. Седеющие кустистые брови поползли вверх. — О, прошу прощения, мэм.

— Не заговаривайте мне зубы, руки прочь от единорога.

Мужчина отступил ещё на шаг, покорно склонив голову.

— Рог.

— Что, простите?

— Где рог?

— У меня его нет, мэм. Я нашёл несчастное животное в таком состоянии, простите.

Янтарные глаза метнулись по серой фигуре, выискивая витую кость, сочащуюся изнутри чистой алой кровью. Руки свободны, хламида без карманов и складок — простая шерстяная ткань без секретов. А в глазах недоумение. И сожаление.

— Вы позволите мне заняться животным? — кротко поинтересовался мужчина.

Фелиша рассеянно пожала плечами. Незнакомец безбоязненно прошёл мимо неё, вновь склонился над единорогом. Тот лишь прижал уши к набухшей кровью гриве и тяжело забил задними ногами об землю, всё больше заваливаясь в воду и окрашивая её своей кровью. Мужчина провел рукой по морде, уже не боясь выпада — теряющий силы единорог теперь мог только дышать — нахмурился, зачерпнул воды и осторожно омыл рану.

— Тише, тише, девочка, — тихонько шепнул он. — Не шевелись.