Джеймс Гарднер - Пламя и Пыль

Поводом для перевода этой книги послужило увлечение сеттингом Planescape, которое началось с выхода компьютерной ролевой игры Planescape: Torment. Перевод был выполнен с учетом того, что его читателями могут стать и те, кто уже знаком с упомянутыми сеттингом и игрой (на языке оригинала или в локализациях), и люди, впервые о них узнавшие.

Из воспоминаний достопочтенного господина

Бритлина Кэвендиша,

художника и джентльмена.

Полдень; ротонда Городского Суда, Сигил, Город Дверей:

— А, — промолвил кентавр, глядя из-за моего плеча, — я вижу, что вы рисуете.

— Угу, — ответил я из-за мольберта.

— Бардак и суету, что в этом городе зовутся правосудием, — продолжил кентавр. — Арестанты, ковыляющие в цепях. Сутяги, глядящие друг на друга в ожидании начала процесса. Судьи в шелках, осуждающие нищих в лохмотьях. Конечно, все это богатая почва для художника, способного видеть иронию… или трагедию… или попросту парадоксы жизни. Каков же ваш замысел, молодой человек?

— Замысел? — переспросил я.

— Что вы задумали отразить в этой картине? Закон, угнетающий слабых? А может, если вы оптимист, закон, который, несмотря на свойственные ему трещины и лазейки, суть величественная абстракция всего лучшего, что мы из себя представляем? Не это ли вы хотите сказать вашей картиной?

— Я хочу сказать, что над этим входом слишком много лепнины. Рука уже отваливается ее срисовывать.

Кентавр уставился на меня в недоумении.

— Эта картина, — пояснил я, — заказана Законником Хэшкаром, главой Городского Суда и фактолом Братства Порядка. Он сказал мне: "Кэвендиш, друг мой, у кузена моей жены на следующей неделе свадьба. Он, конечно, пень каких мало, но семья есть семья, ты же знаешь. Нужен какой-нибудь подарок, и жена решила, что картина как раз подойдет. Да, в самый раз. Три на пять футов будет то, что надо; и мой совет: поменьше красного — у парня бывают обмороки от волнения. Почему бы тебе не изобразить главный зал Суда? Вид у него вдохновляющий. Как раз, чтобы глядеть на него за завтраком. Да, в самый раз".

— И вы приняли этот заказ? — кентавр был явно ошеломлен. — Вы не плюнули ему в лицо? И не прочли лекцию о чистоте художественных помыслов?

— Фактолам лекции не читают, — ответил я. — А если они просят тебя о какой-то там ерунде, надо просто поднимать цену. Вот почему мой список богатых клиентов длиннее, чем у других художников Сигила; я знаю, как иметь с ними дело.

Пару секунд кентавр смотрел на меня, раскрыв рот, а затем в отвращении ретировался. Признаться, если и есть что-то, в чем кентавры могут дать фору, так это в умении ретироваться.

Я пожал плечами и продолжил переносить завитки лепнины на холст, стараясь не отвлекаться, а уж в Городском Суде, скажу я вам, есть на что отвлечься. Вот, например, рядом, в очереди к двери стоял корнугон, одна из этих кошмарных рептилий из Нижних Планов: девяти футов ростом, с кожистыми крыльями, цепким шипастым хвостом ярда три длиной… попробуйте-ка увидеть такого вблизи. Этот стоически ждал, рассматривая свиток, на котором почти не было текста, лишь ярко-оранжевые рисунки людей и полулюдей, поджариваемых в столбах пламени. Для корнугона такой свиток мог быть чем угодно: от сказки на ночь — до карты меню.

В очереди за чудовищем столь же спокойно стоял дэва, обитатель Верхних Планов. Это был красивый мужчина, ростом на пару футов выше меня, с янтарной кожей и крыльями размером не меньше, чем у корнугона. Только у дэва крылья были из перьев чистого золота. Да, на одно такое перышко можно провести в городе отличную ночку… Но стоило лишь отвлечься, как я испортил очередной завиток, и мне пришлось исправлять ошибку скипидаром.

В отличие от корнугона дэва не взял с собой ничего почитать, но это обстоятельство не вынуждало его скучать. Он просто уставился в небо над входом в ротонду, и вскоре его лицо приобрело восторженно-созерцательное выражение… хотя, на мой взгляд, восторгаться там было особенно нечем, поскольку Сигил имеет форму кольца диаметром в несколько миль, и единственное, что вы можете увидеть в небе над зданием Суда, это трущобы Улья. Тем не менее, вид грязных улиц дэва ничуть не тревожил; он даже смог сохранить безмятежность, когда стоящий впереди корнугон, переминаясь с ноги на ногу, смазал его по носу краем крыла.

На мгновение мне захотелось бросить свой архитектурный пейзаж и запечатлеть этот краткий миг: создания небес и ада стоят бок о бок, не замечая друг друга… во всяком случае, стараясь не замечать. Вся эта сцена словно говорила о чем-то. Не знаю, правда, о чем; но разве можно изобразить ангельское и демоническое создания на одной картине так, чтобы не придать ей некий особый смысл?

С другой стороны, я не получал заказа на дэва и корнугона. Если я начну писать то, что мне вздумается, кто знает, к чему это приведет? Помянув недобрым словом золотые оковы, я вернулся к работе.

— Картину рисуешь, ага? — произнес гнусавый голос у меня за спиной. — Ты что, и вправду собираешься нарисовать все эти завитки? А нельзя их просто как-нибудь обозначить?

Я обернулся и увидел нескладного мальчишку лет восемнадцати, который сидел на корточках и прищурившись разглядывал мой холст. Он был смуглым, как карамель, а его соломенного цвета волосы не скрывали заостренных ушей. Видимо, один из его родителей был человеком, а другой эльфом; и ни одна из сторон не могла гордиться полученным результатом.

— Я тебя знаю? — спросил я, стараясь придать своему голосу как можно более неприязненный тон.

— Иезекия Добродетельный, — ответил паренек, протягивая мне свою костистую руку. Глянув на ящик с красками, он прочел вырезанное на нем имя, — Бритлин Кэвендиш… Рад познакомиться.

— Ты обо мне слышал?

— Не-а. Но в Сигиле я рад любому знакомству; я ведь здесь всего второй день. А ты принадлежишь к какой-нибудь фракции?

Я вздохнул. На моей куртке был ясно виден знак "пяти чувств", символ Общества Чувств. Точно такой же знак был на моем перстне и на крышке ящика. Но, очевидно, они ничего не значили для этого юного Простака.

— Я имею честь быть одним из Сенсатов, — объяснил я. — Мы посвятили себя служению чувствам, при помощи которых пытаемся познать все богатство мультивселенной.

— О, так мой дядюшка Тоби о вас рассказывал, — воскликнул паренек, и глаза его заблестели от возбуждения. — Вы то и дело проводите отвязные вечеринки, верно?

— Неверно. Единственная в жизни отвязная вечеринка обычно исчерпывает нужду в подобного рода опыте. После этого мы переходим к занятиям поизысканней.

— Ого. — Судя по всему, парень понятия не имел, что это могут быть за "занятия". Но вдруг его лицо прояснилось, и он сунул руку в холщовый мешочек, который сжимал в кулаке.