Джеймс Гарднер - Неусыпное око

Я выражаю признательность людям, которые помогли мне написать, просмотреть, исправить и издать эту книгу: Линде Карсон, Ричарду Кертису и Дженнифер Брехл. Как бы я обошелся без них?

Я благодарю Джона Браннера, [1] Браннер, Джон (1934–1995) — английский прозаик, один из ведущих представителей британской «новой волны». Роман «Камень, который так и не упал» написан в 1973 году. написавшего примерно двадцать пять лет назад «Камень, который так и не упал», и признаю, что из этого произведения почерпнул многие основополагающие идеи для «Ока». (Неплохо, если бы все, кто что-либо почерпнул у Браннера, действительно в этом признавались, не правда ли? И было бы чудесно, если бы вы, дорогой читатель, приобрели бы книги Браннера, чтобы понять, о чем я веду речь.)

В заключение признаюсь, что предполагал много говорить о политике… Но каждый раз, как я пытался впихнуть ее в книгу даже в небольших количествах, политика выпирала из текста острыми углами. Наш друг Фэй — новичок в своей работе, поэтому ее и близко не подпустят к настоящей политике. К тому же она присоединилась к «Неусыпному оку» по личным причинам, а не из-за страстного желания участвовать в демократических процессах. Что ж… возможно, в следующей книге персонажи перестанут мне мешать, вот тогда я всласть позволю себе заниматься догматическими разглагольствованиями.

В 2454 году нашей эры Технократия представляет собой следующее:

— шестьдесят три планеты — ее полноправные члены (их называют Ядром или «господствующими мирами»);

— девяносто две планеты в статусе «присоединившихся» (обычно их называют «окраинными мирами»);

— несколько сотен колониальных миров, основанных теми, кто проявляет некоторую степень лояльности к Технократии. Размеры колоний варьируются от научных баз с небольшим количеством исследователей до поселений в несколько сотен тысяч жителей.

Господствующие миры находятся под управлением единой исполнительной власти. У каждого из окраинных миров, напротив, есть свое независимое правительство со своими определенными обязательствами как у мира, присоединенного к Технократии (например, обязательство предоставлять флоту доступ к космопортам).

Только один закон обязаны соблюдать все миры — установленный Лигой Наций, то есть теми расами, чей интеллект настолько превосходит человеческий, что это распоряжение может считаться основополагающим законом вселенной: «Ни одному опасному неразумному существу никогда не будет позволено переселиться из своей родной звездной системы в другую».

Определение «опасное неразумное» относится к любому существу, готовому либо убить разумное, либо позволить ему умирать, намеренно его игнорируя. Этот закон делает межзвездную войну невозможной; единственно вероятными оставались лишь гражданские войны, ограниченные пространством одной планеты. Межзвездные корабли не оснащались смертельным оружием — ни лазерных пушек на борту, ни личного оружия у экипажа, — иначе это означало бы предрасположенность к неразумному поведению. (Оружие для самообороны? От кого это вы намерены обороняться? Только разумным существам дозволено находиться в межзвездном пространстве, а они по определению не собираются вас убивать.)

Намерение тоже попадает под действие закона: если вы безоружны, но путешествуете в космосе с целью кого-то убить, то, добравшись до места назначения, вы по сути своей являетесь опасным неразумным существом. Поэтому вы туда не доберетесь, а просто погибнете в пути. Никому неизвестно, как Лиге удается узнать о ваших кровожадных планах — читают ли они мысли, или предвидят будущее, или просто стали всезнающими. (Эволюционное развитие главенствующих рас Лиги насчитывает миллиард лет, разве с ними сравним homo sapiens? Описать их как богоподобных было бы преуменьшением.) Никто из людей никогда не побеждал Лигу — ни в двадцать пятом веке, ни на протяжении всей истории человечества.

Опасные неразумные существа — убийцы — могут считать себя арестованными с того момента, когда они перестали уважать жизнь человека разумного… с момента, когда они перестали быть разумными.

Иногда люди размышляют, могут ли неразумные снова стать разумными. Каким путем? Реабилитацией? Раскаянием? Искуплением? И если сердце убийцы воистину просветлело, примет ли это Лига? Или приговор окончательный и обжалованию не подлежит?

Интересный и всегда актуальный вопрос…

Я хочу все вам рассказать, все и сразу.

Я не буду с терпеливым упорством излагать все по порядку: сначала эпидемия, потом поражение, затем годы других дел, когда все казалось тяжкой ношей, не избавившись от которой невозможно начать жить по-настоящему. Каждый знает, что это и есть настоящая жизнь, все вокруг — настоящая жизнь, по шестьдесят секунд настоящей жизни в минуту, и никому не дается меньше.

Но ведь можно взять меньше! Плывя по океану реальной жизни, так легко закрыть глаза и позволить нести себя по течению. Однако даже при этом — если повезет — вас, возможно, затянет в водоворот, и тогда впереди неведомое…

Нет, слишком просто. Мы все во что-то вовлечены, десятки мерзавцев волокут нас во всех направлениях шестьдесят секунд в минуту, что так же очевидно, как и наше неверие в это. Вы прожили день, вечером же ворчите: «Я ничего не сделал»… но от секунды к секунде вы что-то делали, вы занимали каждый миг, точно так же, как был чем-то занят каждый миг каждого дня.

И вот в чем секрет, наиглавнейший секрет: ваша жизнь полна. И если вы этого не осознаете… то вы ничем не отличаетесь от всех нас, хоть это и не оправдание.

Я хочу все вам рассказать, все и сразу. Я хочу взорваться, забрызгав вас всем, что я стремлюсь рассказать… бум! — и вы в моих ошметках с ног до головы, я стекаю по вам, оглушенному взрывом. И вспыхнет мгновенное знание — не известие, а знание. Обжигающе горячее. Ослепительно яркое. Повергающее в прах незыблемую твердыню отвратительно комфортного цинизма.

Как мне такое удастся? Как? Павлин может показать вам весь хвост целиком, а я могу рассказать вам свою историю.

Начинается история со смерти. Если вы не были там, на прекрасной зеленой планете Дэмот, в году 2427-м, то вам и не представить, какой была чума, а я вряд ли смогу передать вам ее чудовищность. Никому не удалось сохранить здравый рассудок, никому. Все мы, пройдя сквозь то время, вышли из него, бормоча вполголоса, подергиваясь в конвульсиях, страдая от тика и фобий. Кошмарные подобия тел наводняли улицы.

А тела были не человеческими. В этом и заключалась вся мерзость птеромического паралича или вялой смерти — у нас, хомо сапов, был иммунитет. Число умерших росло с каждым днем, а мы оставались нетронуты заразой, аки лилии.