Терри Донован - Повесть Вендийских Гор

Второй сундук явил ту же картину, только вместо зуба гребня в нем лежали девичьи бусы из высушенных орешков. Конан подцепил их острием меча и они рассыпались. Остальные сундуки так же не принесли никакого удовлетворения. В некоторых вообще ничего не было, остальные хранили в своем вместительном нутре лишь никому не нужный хлам.

Конан вернулся в круглый зал и поднялся наверх, сначала по левой лестнице, затем по правой, и ничего, кроме пустых комнат не обнаружил. Дом выглядел так, словно его грабили десятки раз, пока не унесли все, что представляло хоть малейшую ценность. Или же его хозяева были жуткими крохоборами, и увезли с собой все. Странно только, что сами сундуки внизу остались. Сундук ведь тоже достаточно ценная вещь, а эти сундуки были крепкими и стоили на рынке недешево, не меньше пастушьей собаки или десяти голов сыра!

Выйдя на площадь, Конан услышал человеческую речь. Он мгновенно обнажил меч, отпрыгивая к стене дома и приседая на корточки за лестницу, но в следующий миг с успокоенным сердцем поднялся.

— Ну кому, интересно, понадобилось насыпать посреди улицы кучу камней, да еще и подбирать их один к одному, чтобы они все были гладкие и круглые? — раздраженно спросил знакомый голос, мягкий баритон Серзака.

— Главное — зачем при этом оставлять такой удобный проход? — поддержал Горкан. — Вот этого я совсем не понимаю.

Серзак и Горкан остановились как вкопанные, увидев в тени мертвого дерева высокого человека, похожего на бронзовую статую.

— Зачем вы покинули коней? — осведомился Конан, когда его спутники подошли ближе.

— У нас неприятности, — ответил Горкан. — Серьезные неприятности для всех нас.

— Нас догнало то чудовище с рогом? — изумился Конан.

— Хуже, — сказал Серзак. — Мы не смогли подсчитать точно, но кажется их не меньше сотни. Злых, тяжело вооруженных конников в шлемах с хвостами яков. И командует ими, как ты догадываешься, наш хороший знакомый. Гириш, собственной персоной.

Дворец правителя города находился в двухстах шагах от Площади Лепестков. Высокие башни с оставшейся кое-где чешуей мозаики блестели на тусклом солнце. Стены стояли незыблемо. В отличие от других домов города дворец строили добротно и на века, пригласив опытных кхитайских зодчих. Внутри дворца зеленело единственное, сохранившееся в живых, дерево города. В зеленой мгле под деревом лежали семь продолговатых каменных гробов черного цвета и один разбитый на сверкающие куски хрустальный гроб.

Вокруг бродили тени, множество теней. Они пришли к своим пастырям за помощью. Они были голодны, очень голодны — и когда появившаяся еда, великолепное мясо, оказала успешное сопротивление, они стали еще и злы. Они кружили у семи гробов повелителей и пытались безмолвно докричаться до их душ.

Сто весен назад, когда город был жив и в нем всюду слышался смех, разговоры, радостный визг детей и шепот влюбленных, здесь в этом саду, тогда закрытом хрустальной крышей, царь Хуагрун оплакивал свою возлюбленную. Хуагрун был магом и достиг больших успехов на этом поприще, но не смог уберечь от смерти единственное дорогое ему существо. Женщину дивной, неземной красоты, душа которой освещала всю его жизнь. Любое, свободное от государственных и магических занятий, время он проводил только с ней, и когда она внезапно умерла перестал находить себе место. Он уже даже не мог ничего делать. Все проходило у него сквозь пальцы. Он бросил государство на произвол судьбы и погрузился в глубокую печаль. Он изготовил хрустальный саркофаг, положил в него тело возлюбленной и поставил его посреди закрытого сада. Свои покои он перенес в сад, чтобы не расставаться с возлюбленной ни днем, ни ночью. Лето было жарким — и тело ее стало разлагаться. На прекрасном лбу умершей появились отвратительные пятна. Лицо постепенно менялось в цвете и распухало. Но влюбленный Хуагрун не замечал этого. Сладковатый запах разложения витал под зеленой сенью, и Хуагруну он казался приятнее всех благовоний подлунного мира.

Царь перенес в сад не только покои, но и свою магическую лабораторию. Вдыхая аромат возлюбленной, он пытался открыть путь в страну мертвых, чтобы вернуть ее. Принеся в жертву семь трехдневных младенцев-первенцев, Хуагрун открыл путь в страну, куда желал войти. В сопровождении семи неоформившихся душ, еще кричащих от воспоминаний об ужасах прошлых воплощений, он шел по серой дороге посреди кипящего жидкого огня. Ему открылся мост и остров, и показалось, что среди обнаженных тел, которыми питались пожиратели мертвых, подобные теням, он заметил свою возлюбленную. Хуагрун окликнул ее по имени, забыв, что этого нельзя делать в мире мертвых. Семь сопровождающих его душ очнулись от привязанности к нему и кинулись в разные стороны.

Хуагрун испугался и попытался вернуться в мир живых. Тени пожирателей мертвых окружили его и потянулись за ним в мир живых. Они были глупы как коровы и совершенно не понимали какие муки могут ждать их за пределами острова. Семь проводников Хуагруна сжалились над ними, ибо знали и тот, и другой мир, и были отчасти своими среди мертвых и живых. Они пытались вернуть пожирателей обратно, но царь, выйдя из преисподней, сразу закрыл дорогу, и вернуть пожирателей мертвых не удалось. Скуля от боли, они сразу съели труп возлюбленной Хуагруна, затем его самого. Голод гнал их дальше и дальше. Они уничтожили все живое во дворце и выбрались в город.

Купец Альдан, приехавший издалека, купил прекрасный большой дом на площади Лепестков. Он с несколькими своими людьми опередил основной караван и успел только привезти и поставить в нижнем этаже пустые сундуки. Довольно потирая руки, он вышел на площадь, чтобы сообщить горожанам о предстоящем празднике в честь своего прибытия, и увидел, как люди мечутся в панике. Альдан так ничего и не узнал. Он заметил мелькнувшую тень и это было последнее в его жизни, что он сумел увидеть.

Далеко от закрытой двери в преисподнюю пожиратели мертвых не могли отдалиться. Удаляясь, они чувствовали как становятся слабее и слабее, тела их делаются мягкими и уязвимыми. Удаление во времени, как и в пространстве, тоже не проходило бесследно. Сто весен, сто голодных годов заключения в мире живых, сделали пожирателей слабыми, уязвимыми существами, и только благодаря ярости они еще держались во плоти, и не уничтожали самих себя. Ярость до сих пор не была исчерпана, а когда одного из них убило теплокровное существо, ярость увеличилась во сто крат.

Один из семи проводников услышал мольбы пожирателей мертвых. Сквозь границу двух миров он сумел пронести свою душу и войти в новое тело. Тело, которое, пройдя тысячу превращений, образовалось в каменном гробу. Магия, вызванная царем Хуагруном все еще действовала, хотя и с отклонениями от истинного пути. Крышка каменного саркофага со скрипом сдвинулась и изнутри появилась рука. Пальцев не было, вместо них из сухой ладони торчали пять кривых острых ножей. Ножи щелкнули друг о друга и громко со скрежетом провели по камню. Крышка задрожала и свалилась на остатки хрустального гроба, с хрустом раздавив их в стеклянную пыль.