Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Закат

Адъютанты регента его откровенно выручали, и Чарльзу стало стыдно и за бегство, и за ложь с картами. Увядающий на глазах поэт был безобидным и затюканным, наверняка ему доставалось всю жизнь – старик Понси слыл человеком крутым и вряд ли ценил вирши.

– Я мало смыслю в поэзии, – начал Давенпорт. – Вы, конечно, не Веннен…

– Ненавижу, когда меня сравнивают с…

– Давенпорт! – крикнули из приемной. – Он не любит никого из тех, кого вы сможете припомнить.

– Я же сказал, что не понимаю в поэзии, – выкрутился Чарльз, – но вы пишете… интересно…

– Я подарю вам свой триптих! – провопил напоследок Понси и отступил в коридор. Чарльз вздохнул полной грудью и поблагодарил за будущий подарок.

Бруно Савиньяк знал не настолько хорошо, чтобы сделать больше, чем делал фок Варзов. Старик бодался с фельдмаршалом и его генералами, когда Ли еще портил королевские портреты. Впрочем, Хайнрих для вломившегося в Гаунау маршала прочитанной книгой тоже не был…

Лионель вцепился в край стола и заставил себя забыть о медвежьем короле с его намеками. Гаунасский поход еще долго будет аукаться – сперва орденами и спорами, потом солдатскими и офицерскими сказками, только Марагону с Приддой этим не спасти. Ли смотрел на карты, читал и перечитывал рапорты, снова смотрел, вспоминая пологие холмы и перелески. Маневрировать по всем правилам науки удобно, вот старики и маневрируют. Дриксы будут и дальше навязывать фок Варзов генеральное сражение и вполне могут с этим преуспеть. И выиграть тоже могут. При нынешнем раскладе, как ни вертись, Бруно не разбить. Придержать до подхода Эмиля, если повезет, можно, а если не повезет, братец найдет жалкую треть Западной армии и дриксов по всему левобережью. Окопавшихся, подтянувших резервы, отдохнувших, а фок Варзов после сражения останется в меньшинстве даже с учетом Южной армии, значит… Фридриху придется Бруно отозвать! Как же его не отозвать, когда в Северной Марагоне буянит талигойский корпус, и не только он?! Что хорошо в варитах, так это их способность к вековой ненависти. Достаточно сжечь несколько баронских поместий, дальше за дело примутся уцелевшие марагонцы. Мараги, как говорят в горах… Мараги и Фридрих, Фридрих и Бруно…

Статный красавец на вороном мориске глаз больше не мозолил, но Ли слишком сжился с принцем, чтобы не суметь вернуться в августейшую шкуру, по прихоти судьбы ставшую регентской. А регент – это не принц-консорт, но и не кесарь, кесарем еще надо стать! Во что бы то ни стало. Судьба подарила своему избраннику шанс, и упускать его нельзя! Фрошеры могут ждать, корона – нет, но корону без союзников не получить, значит, придется до поры до времени терпеть союзников и даже следовать их советам… Само собой, тем, в которых есть разумное зерно.

Можно было позвонить, но Ли отвык от многочасовых дворцовых сидений и вновь привыкать не собирался, вот и вышел к адъютантам сам. В приемной болтался Давенпорт, напоминая размышляющего о побеге жениха, хотя, возможно, у него просто болели зубы.

– Мне нужны карты, – коротко бросил Савиньяк, – по возможности подробные. Северная Марагона и побережье. Дриксенское.

Готфрид устраивал не всех, королей, устраивающих всех, не бывает. Кто-то ставит на сына сестры кесаря, а кто-то и на Фридриха. Влюбленной принцессой дело не обошлось, если Неистового признали регентом, а Штарквинды это съели, значит, силы самое малое сопоставимы…

Те, кто тащит на трон осла, знают, как его запрягать, так что его высочество незаметно для себя поумнеет. Как политик, не как полководец. Именно эту мысль и спугнул Манрик, но мысли не зайцы, далеко не убегут. Если Северная Марагона взбесится, регенту придется принимать меры. Самому? Он бы принял, но проклятый Савиньяк у Ор-Гаролис оставил его без половины хвоста, а у Альте-Вюнцель выдрал оставшееся. Терять на глазах уже почти подданных еще и гребешок Фридриху не позволят. Какой-нибудь умник шепнет, что лучше послать Бруно, и того отзовут.

Фридрих слишком верит в себя, чтобы поверить в таланты Бруно. Если Савиньяк разбил его , нудного старикана он точно прищучит, а вместе с ним и Штарквиндов. Регент отправит дядю на проигрыш, а разумные союзники позаботятся, чтобы фельдмаршал к армии не вернулся. Если несносный Савиньяк разделает Бруно под орех, виноват будет не регент, а одряхлевший фельдмаршал и его сторонники, они и ответят. Ну а в случае победы в Эйнрехте устроят празднество во славу Дриксен и правящей династии, а победитель… Победитель на обратном пути нарвется на «марагских разбойников». Очень случайная пуля, и противники Фридриха теряют половину козырей, а Дриксен теряет победу. Армия без Бруно вцепится в то, что уже захватила, а с этим проще… Когда над головой не висит сражение, можно перевести дух и начать потихоньку отбирать свое. Это фок Варзов сумеет даже теперь.

Принесли карты. Старательно расчерченные листы подтверждали – да, замысел имеет шанс на успех, но придется немного сойти с ума. Ли не возражал – здравомыслящих в Придде хватало и без него.

Северная Марагона манила и звала, как весной звала Гаунау. Лионель с трудом оторвал взгляд от становящейся частью жизни карты и решил начать с побережья. Марш от места высадки до глубинной Марагоны обещал стать еще безумней гаунасской охоты. Прежде чем говорить с моряками, нужно наметить маршрут… Маршруты, так как выбранные сухопутным маршалом бухты могут Альмейде не подойти. Ли развернул карту побережья, из нее выпало что-то исписанное.

На первый взгляд показавшийся очередным реестром желтоватый плотный лист нес на себе стихи, и какие! Выведенные каллиграфически строки потрясали, особенно финал.

– Я порву равнодушье клыками, – грозил окружающим неизвестный поэт, —

– «Упаду к верной Смерти в объятья!..» – смакуя каждое слово, повторил Ли и вызвал дежурного адъютанта.

– Это вы одновременно волк и ворон? – нежно спросил маршал вошедшего Давенпорта, предъявив листок. – Как интересно.

– Нет! – отрекся от двойственности капитан. – Это подложили… Вероятно, корнет Понси. Он… вероятно, хотел, чтобы вы увидели его стихи.

– Я увидел.

Савиньяк взял перо и наискось, как обычно накладывал резолюции, без единой помарки начертал:

– Верните поэзию законному владельцу и можете быть свободны.

Савиньяк не любил писать стихи. Но иногда они приходили сами.