Вероника Иванова - Нити разрубленных узлов

— Я хочу побыть один, — медленно, почти нехотя прозвучали одно за другим уже сказанные ранее слова, и служанка почувствовала, как непонятный, из ниоткуда вдруг появившийся в комнате ураган поднимает ее в воздух и закручивает волчком.

Стены комнаты, дверь, окно, шкафы, стол и прочая утварь закружились перед глазами девушки, двигаясь все быстрее и быстрее, пока не слились в единое целое, а потом взгляд все же смог вновь проясниться. Но только чтобы упереться в плохо проштукатуренный шов кладки соседнего дома — за мгновение до того, как все тело с размаху ударилось о камень и кровавыми ошметками разлетелось в стороны.

Солнце здесь вставало рано и сразу же начинало припекать, спасала только плотная многослойная кисея занавесок, чьей-то заботливой рукой погрузившая комнату в прозрачные утренние сумерки.

Я откинул тонкое покрывало, но прохлады телу это не принесло, скорее наоборот, кожу, покрытую потом, выступившим в предрассветные часы, защипало, только добавляя огня и без того нагретой плоти. Интересно, как здешние жители спасаются от избытка тепла? Ответом на незаданный вопрос послужила проскользнувшая в комнату фигура, лишенная какой бы то ни было одежды.

— Помните, я говорила, что умею быть благодарной?

Она присела на край постели, приминая простыни, провела кончиками пальцев по моему животу, спускаясь все ниже. В другое время и, конечно, в других обстоятельствах, возможно, рядом со мной нашлось бы место стыду, но сейчас он явно был лишним гостем в спальне.

Я потянул эрриту Эвину, благороднейшую из благородных, к себе за тонкую, чуть суховатую, но заманчиво гибкую талию, и женщина словно бы поддалась, уступая моему намерению, но в следующее мгновение уже нависла сверху, всем видом показывая, что здесь и сейчас править будет она. Так же уверенно, как давеча правила гнедым жеребцом. Я ничего не имел против, но, улучив момент, все же перевернул ее на спину и прижал к простыням. Только для того, чтобы вдохнуть аромат, пропитавший ложбинку меж грудей.

Пахло степью. Сухой, жаркой, вспыльчивой, непокорной и властной, как ладони, упершиеся в мою макушку и показавшие, куда следует двигаться дальше…

Когда жар, наполнявший нас изнутри, без остатка выплеснулся наружу и пришло время наслаждаться покоем, Эвина приподнялась на локтях и лениво заявила:

— Ты должен был спросить что-то вроде: «В этом доме так принимают каждого гостя?» Еще тогда. Сразу.

Я улыбнулся, молчаливо соглашаясь.

— Почему же не спросил?

А в самом деле, почему? Такое поведение куда больше подходило бы человеку, оказавшемуся в далекой стране, среди чужого народа и незнакомых обычаев. А я поступил наоборот. Не как гость, а как… хозяин. Как уроженец столицы, с молоком матери впитавший, что Дарствие от одного края до другого неделимо. И принадлежит тем, кто нашел в себе смелость предъявить на него права.

— Лишний вопрос — лишнее промедление. А мне показалось, что вы… что ты не намерена медлить.

Она с серьезным видом кивнула, посмотрела на меня долгим немигающим взглядом и торжественно объявила:

— Твои родители воспитали достойного сына. Мужчина должен быть тверд как скала и столь же немногословен.

— А женщина?

Эвина склонила голову набок, закрывая половину лица упавшими вниз тяжелыми прядями чуть спутавшихся волос.

— Женщина… Ей надлежит найти среди скал ту, которая выше всех возносится к небесам.

Я протянул руку, желая дотронуться до кожи, так и оставшейся сухой, но пальцы поймали лишь воздух: благороднейшая из благородных уже стояла посреди спальни, потягиваясь всем телом.

— Сейчас подадут завтрак. А принятие пищи слишком важное дело, чтобы поступаться приличиями.

И она упорхнула прочь, оставив приоткрытой дверь, через которую из коридора доносились шаги слуг, в отличие от нас уже давно расставшихся с объятиями жарких постелей.

Что ж, завтрак так завтрак. Одежды, в которой я ввечеру прибыл в имение Фьерде, поблизости не оказалось, видно, прачкам было дано повеление заняться чистотой вещей нежданного гостя. Пришлось облачиться в костюм, похожий на те, в которых щеголяло большинство обитателей имения, разве что полотно рубашки явно было выткано из смеси шелковых нитей, а узкие штаны украшала пестрая вышивка. Сапоги мне, благодарение Божу, оставили мои и вместо цветастого кушака предложили подпоясаться прежним обычным кожаным ремнем, из чего можно было сделать вывод, что длинные разноцветные полосы ткани на талиях — отличительные родовые или артельные знаки. Копался ли кто-то в поясной сумке, разбираться было лень. К тому же, кроме флакона и подорожной, там ничего не могло найтись: дорожные жетоны пребывали отнюдь не в моем распоряжении.

Пока я одевался, расторопная служанка заставила служившую столом широкую скамью всякой снедью, а вот из питья предлагалась только белая и на взгляд довольно густая жидкость, оказавшаяся не чем иным, как кислым молоком. Впрочем, довольно приятным на вкус и даже освежающим глотку. Также в моем распоряжении оказалось много сыра и фруктов, зато лепешек к трапезе почему-то не полагалось.

— Сворачивай ломти сыра и макай в подливу, так тут принято есть, — посоветовал Натти, перешагивая через порог — Они не сломаются, не бойся.

— Уже успел подкрепиться?

— Да куда там… — рассеянно махнул рукой рыжий, затягивая шнуровку рубашечного ворота. — И проснуться не успел, как…

Судя по расслабленному довольству, сквозившему в каждой черточке его лица, наши утренние занятия мало чем отличались друг от друга.

— Хороша была девица?

— А? Девица? Ах ты об этом… — Он подумал и кивнул. — Хороша! Тебя спрашивать не буду, не дождешься.

А жаль. Честно говоря, хотелось чуточку похвастаться.

— Присаживайся. Позавтракаем.

Второй раз предлагать не пришлось: Натти по-хозяйски уселся на край скамьи и запустил руку в тарелку с тонкими сырными ломтями.

— О чем ты хотел вчера мне сказать-то?

— Вчера?

— Ну да. Все за рукав дергал.

— Мм… — Рыжий жадно глотнул молока, и с уголков его рта вниз побежали белые струйки. — Есть кое-что, о чем тебе нужно знать. На всякий случай.

— А именно?

Он дожевал сыр, прежде чем ответить:

— Тот парень, которого ты согласился подвезти. Он не показался тебе странным?

— Это мягко сказано. Но без его помощи…

— Да-да-да! Помощь — дело святое. Просто… — Натти задумчиво цыкнул зубом. — Иттан его знает. И он знает Иттана.

— Как это?!

— А вот так. Некоторое время назад он приходил к охотнику и напрашивался в ученики. Ну или в помощники, главное, чтобы изничтожать демонов.

Я вспомнил вчерашнее сражение, сопоставил умения русоволосого юноши со стремительностью той же Ньяны, когда толстушка была моей защитницей, и покачал головой: