Вероника Иванова - Нити разрубленных узлов

Серому человеку не нравится то, что он слышит. Но поскольку мы остаемся сидеть неподвижно, да еще сонно щурим глаза, он решает действовать на собственный страх и риск.

Проходит мимо, на достаточном удалении от кровати, чтобы обезопасить себя от возможного нападения. Проходит, чувствуя угрозу, но желание в его плоти все еще слишком сильно, чтобы внимать голосу осторожности.

Всматривается в сумерки, наполняющие комнату, такие же серые, как и он сам. Замечает очертания девичьей фигуры. Что ж, черный камзол, накинутый сверху, выполнил свое предназначение, заманив зверя в ловушку, теперь только и осталось, что ее захлопнуть.

Он наклоняется, тянется к ткани, над которой виднеются светлые локоны. Но и мы не сидим на месте. Уже не сидим.

Тело, в котором я нахожусь, намного тяжелее моего собственного, оставшегося за гранью этого мира, но и эту плоть можно заставить двигаться плавно, не производя ни малейшего шума. Даже больше: разогнать так быстро и так успешно, что на последнем шаге, приближающем нас к противнику, сгиб локтя без дополнительного замаха, вообще без лишних усилий обнимает серого человека за шею и увлекает вместе с собой в танец. Короткий, всего на два шага, по истечении которых бездыханное тело становится совсем послушным.

Простыня взлетает в воздух, оголяя кровать. Мы укладываем мертвеца, заботливо поправляя безвольные руки и ноги, поверх накрываем белой тканью, но прежде, конечно, заимствуем пояс с ножнами.

Местные клинки не сравнить по удобству с даб-дорами, да и ни к чему сравнивать, ведь сталь всегда остается сталью, а если она к тому же довольно прочна и остро наточена… Вот только держать эти рукояти пальцами приходится совсем иначе, чем я привык. Хорошо, что мой напарник надежно умеет это делать.

Девушка в углу тихо охает и все же боится пошевелиться. Мы подходим к ней, присаживаемся рядом, кладем ладонь на подрагивающую спину.

— Все хорошо. Все будет хорошо.

Это не моя ладонь, но эти слова мы делим пополам с человеком, который предложил мне сражаться. Плечом к плечу.

Красный платок лежал на самом краю длинного обеденного стола, уже почти забывшего шумные пиршества тех дней, когда в имении Фьерде собирались многочисленные друзья и родственники.

Сиротливый комок ткани, похожий на окровавленное сердце. Сердце, истекающее кровью в груди последней защитницы старых традиций.

Благороднейшая из благородных! Когда-то этот титул, придуманный слугами и ушедший в народ, заставлял Эвину испытывать гордость, а сейчас стал похожим на насмешку. Что толку в благородстве? Оно помешало отомстить за убитую сестру сразу же на месте, над еще теплым телом. Благородные ведь так не поступают, верно? Не вытаскивают из ножен клинок, когда твой противник безоружен. А верховный бальга всегда ходит с пустыми руками, словно заявляя на весь свет: любой, кто покусится на мою жизнь, заклеймит себя позором.

Простые люди — другое дело. Игго не побоялся прослыть убийцей, и его бездыханное тело, с таким трудом выкраденное из дома Навалено, будет предано земле с наивысшими почестями, какими хозяин может отплатить своему слуге за верную службу.

Эвина не приказывала охотиться на верховного балыу. И слова не произнесла. Но каждый, кто видел сухие от горя глаза благороднейшей из благородных, мгновенно наполнялся желанием наказать ее обидчика. Игго был не один на своей ночной охоте, но именно он оказался к цели ближе всех. И следующим утром Катрала проснулась бы свободной от своего тирана, если бы…

Женщина сжала кулак, вонзая ногти в ладонь.

Этот чужеземец. Он снова путался под ногами. Правда, в отличие от прочих тварей, ползающих по горячей степной земле, заставил споткнуться. Но вина лежала не только на нем одном.

Эвина хорошо помнила сказки, которые мать рассказывала не желающему утихомириться после бурного дня ребенку. Те истории, то одна, то другая, учили: любой поступок рано или поздно обретает свою цену. А повзрослевшая наследница семьи Фьерде добавила бы: каким бы ни был твой первый ход, следующий все равно сделает противник.

Та ловушка была жестокой, надо признать честно. Чужеземец не знал, куда его заведет любезное приглашение, и это чудо, что он и его спутники сумели дать отпор наемникам бальги. А ведь могло случиться так, что в степи нашли бы только коляску с мертвыми телами…

Он ничего не значил для благороднейшей из благородных, и все же она пришла на его ложе. Пришла, ведомая больше чувством вины, хотя желание тоже пряталось где-то рядом.

Эвина прикрыла глаза, вспоминая силу и нежность, так странно встретившиеся друг с другом в одном и том же человеке.

В другое время, в ином месте их история могла бы продолжаться и посейчас. Может, не дольше следующего месяца, но это были бы дни искреннего счастья. Если бы было возможно отринуть прочь злобу и ненависть, если бы возможно было забыть хотя бы ненадолго о прошлом, запустившем свои колючие корни в настоящее!

И все же она не могла заставить себя злиться. Даже воскрешая перед внутренним взором полдневную площадь, коварный вопрос, прямой ответ и не менее прямой взгляд, спокойный, как натруженный, но все еще крепкий клинок. Вот с каким противником она хотела бы скрестить свое оружие, а не с верховным бальгой, всякий раз умело уходящим от сражения под защиту писаных и неписаных правил!

Все можно было решить еще тогда. Сразу же, как последний платок упал на брусчатку. Правда, это означало бы принять на себя звание очередного «кроволивца», но, может быть, оно стоило бы свободы всего города? И может быть, они бы… вернулись? Эвина не понимала, почему с детства свято верит в непогрешимость и мудрость прежних хозяев Катралы. Но если кого-то другого подобные сомнения подвигли бы на размышления, непременно приведшие к каким-либо выводам, то благороднейшая из благородных считала именно искреннее непонимание подтверждением божественного Провидения. Ведь если знаешь причины и поводы, происходящее никогда не станет для тебя чудом. А на самом деле причина была проста: сердце ребенка, бьющееся в груди взрослой женщины, до сих пор не насытилось чудесами. Не успело.

Родители когда-то пожертвовали собой, чтобы уберечь дочерей от преследования бальгерии. Заключили сделку, со скрипом и недовольством, но пока соблюдавшуюся обеими сторонами. Вот только девочкам пришлось повзрослеть быстрее, чем предписано природой. И старшей оказалась Эвина.

О детстве вспоминалось немногое, но и этого хватало, чтобы внушить благороднейшей из благородных, тогда совсем еще юной, слепую веру в праведное могущество демонов, однажды превративших унылое степное поселение в сильный и богатый город. А главное, деяния бальгерии никак не позволяли усомниться в том, что чистокровные люди намного хуже пришельцев.