Ника Созонова - Nevermore, или Мета-драматургия

— Пьяные мужики распугали всех рыб.

— Ты недооцениваешь глубину озера. Пьяные бултыхаются на поверхности.

— Хорошо, если так… Кстати, скажи пожалуйста, чем занимаются стихиали, кроме наслаждения своей бескрайней свободой? Всегда очень интересовал этот вопрос.

— Я бы сказала, но… Слов таких в человеческом языке нет, к сожалению.

— Ах ты, высокомерная девчонка! — Таис запустила в меня подушкой — хорошо, что маленькой и легкой. — На самом деле гораздо больше отражает твою суть другой стишок, более ранний. Мы увлекались тогда 'Вредными советами' Остера, помнишь?

Если вместо милой дочки

аист вам принес в подарок

свинохвостую макаку,

стихиаль пустынной бури,

полмешка навоза с перцем,

звонкий ряд зубов кусачих,

вирус острого психоза… -

не ломайте рук, рыдая,

не взывайте вы к отмщенью —

отошлите все обратно.

А не примут — ну так что же?

Впредь вам будет неповадно

о хорошенькой девчушке,

милой, ласковой, певучей,

об отраде и опоре

безответственно мечтать.

— Нет, ну какая еще бабушка или мама напишет такое о своей единственной доченьке, кровиночке своей?! 'Полмешка навоза с перцем'… Кстати, давно заметила и все хотела спросить: ты никогда не называешь меня ни 'дочка', 'доченька', ни, тем более, 'внучка'. Только по имени или очередным дурацким прозвищем. Почему?

— В самом деле? — Таисия задумалась. — Интересный вопрос. Знаешь, между близкими по крови дюдьми могут быть самые разнообразные отношения. Между мужем и женой, матерью и детьми. Может быть привязанность, не выходящая за рамки инстинкта, или равнодушие, или настоящая вражда. Спектр широкий. Ты для меня — больше, чем дочь или внучка, больше, чем родная кровиночка. Ты моя душа, моя муза. А также — кармический истязатель. Самая большая радость и самая острая боль. Потому, наверное.

— Мне кажется…

— Подожди, — перебила она меня. — Важную вещь хочу сказать. И умную. Мне иногда кажется, что мы с тобой вроде сиамских близнецов. Только сросшихся не на физическом, а на астральном плане. Близкие люди читают мысли друг друга, это так. Мать на любом расстоянии чувствует, когда с ребенком стряслось что-то плохое, то же — и сестры-близнецы, это общеизвестно. Но вот чтобы чувства перетекали от дочери к матери? Как из одного сообщающегося сосуда в другой? О подобном мне слышать не доводилось. Твои увлечения, влюбленности и страсти перетекают в меня — в ослабленном, слава богу, виде. Отчего меня так повело на Бэта, как ты думаешь? Не оттого, что он весь из себя необыкновенный и удивительный. Нет, он конечно необыкновенный, штучный экземпляр, но сама я никогда не увлеклась бы ничем подобным: накрашенное, женственное, истеричное… брр! Ни в твоем возрасте, ни позже. Напротив — отшатнулась бы. Но общее кровообращение — будь оно проклято…

— Ну, не знаю… — Нарисованная ею сюрреалистическая картинка меня не вдохновляла. — Твои же страсти в меня не перетекают. Я вот, к примеру, не ненавижу Инока. Да, неприятный тип, но не более.

— А ты вообще никого не ненавидишь — не умеешь просто, — ничуть не смутившись, парировала она. — К тому же мы какие-то неправильные близнецы — не похожие друг на друга. Представь, что один сидит и читает умную книгу. Или пишет умную книгу. А второй пьет водку и курит. Опьянеют оба. Оба сдохнут от рака легких. А в нашем случае — какое-то одностороннее кровообращение и влияние. Один близнец уже протрезвел, а второму хоть бы хны. Сидит под своей сдвинутой крышей и тупо пускает пузыри. И ладно бы розовые пузыри или голубые — лилово-черные…

Мы очень душевно так болтали. В распахнутое окно доносилось лирическое птичье пение. На столе — груда моих любимых бананов и гранатовый сок…

Затем Таисии вздумалось осторожно выведать мои дальнейшие планы. Буду ли я и дальше пытаться открыть 'зеленую дверь'? Был ли то единственный порыв, или же я стану 'хроником'?

Весь день она пребывала в сильнейшем стрессе, хотя старалась этого не показывать: бодрилась, проявляла несвойственную ей активность — бралась за уборку, стирку, приготовление обеда аж из трех блюд. Речь ее порой становилась странно медленной. А иногда она замирала, без слов и движений, словно впадая в ступор на несколько минут.

— Послушай, я ведь не полная идиотка, — сообщила она мне нехарактерным для нее извиняющимся тоном. — Если б в твоем гороскопе был хоть намек на возможность самоубийства, разве бы я подпустила тебя к 'Nevermore'? Неужели я зря столько лет занимаюсь астрологией?

— Почему зря? — Мне было тяжело обсуждать эту тему, но я знала, что она не отстанет, пока не выговорится и не придет к каким-то выводам. — Его ведь и не произошло. Самоубийства.

— Боже мой! Но ведь это не было демонстративной попыткой! Как я была бы счастлива, если б то была обычная демонстрация — каждый второй подросток хоть раз в жизни прибегает к подобному. Просто крик о помощи: 'Мне хреново! Мне одиноко!..' Если б ты заглотила 15–20 таблеток снотворного, если б порезала венки за пару часов до моего прихода… Но три упаковки — это не демонстрация. Ведь так?

— Так, — я кивнула, послушно и апатично.

— И как мне теперь жить с этим, скажи пожалуйства? С сознанием, что единственно близкий и до безумия любимый человек послал меня на три буквы, собравшись уйти насовсем?!..

— Но ведь ты написала письмо. Ты не помнишь? 'Лучше бы ты умерла в четырнадцать…'

— Ну, да! — Таисия яростно закивала и без спросу вытащила сигарету из моей пачки, хотя никогда не курила и курить не умела: едва затянувшись, принималась кашлять. — Это письмо ты предъявишь Господу на Страшном Суде. Вкупе с остальными уликами. В нем твое оправдание за все то зло, что ты мне уже причинила и еще причинишь. Между прочим, там было сказано: '…в четырнадцать лет, невинной и чистой девочкой'. То есть смерть в восемнадцать уже не имела никакого смысла. Впрочем, ты имеешь полное право меня упрекать. Напоминай мне, пожалуйста, об этом письме при всяком удобном случае, чтобы я ненароком не забыла! — Она унеслась из комнаты, демонстративно стуча шлепанцами и выплюнув зажженную сигарету на паркет.

Минут через десять вернулась.

— Ну, хорошо. Я признаю: верх безумия писать такое письмо девочке, которая по пять часов в сутки сидит на суицидном сайте. Еще большее безумие — разрешить сидеть на суицидном сайте ребенку, чей основной девиз, основное стремление — 'быть как все'. Под всеми имеется в виду не весь цивилизованный мир, но ближайшее окружение — своя стая…

Ее понесло. Таис считает себя умной, но при этом абсолютно непоследовательна: с самого детства она твердила мне, что я не 'как все', но 'индпошив', единственная в своем роде. Любила повторять слова моей подруги Глашки: 'Такой, как ты, больше нет, не было и не надо'.