Ника Созонова - Красная ворона

"И почему все так доверяют моему брату? Ведь он этого ничем не заслужил. Рин просто играет, а когда этот народец ему надоест, он прогонит их с легким сердцем и даже имен, спустя месяц, не сможет вспомнить…"

— Отчего ты медлишь?

— А ты?

— Я туда не пойду. Что я там забыл? — Рин развалился в кресле и прикрыл веки, словно утомился. — Так идешь или нет?

— А стоит?.. Даже Як-ки сказала, что страшно.

Я еще раз с сомнением вгляделась в инопланетный пейзаж. В нем не было ни намека на только что сгинувшую в розовой чаще четверку людей — лишь следы на рыхлой земле у самой рамы, да пара сломанных веток.

— Трусихой была — трусихой осталась. Может, и не стоит, конечно. Но тогда скажи: на фиг ты мне нужна в моем доме, если не имеешь ни капли огня?

— Дом и мой, вообще-то, — неуверенно заметила я. — Это ультиматум?

— Это вопрос.

Я не решилась развивать тему прав собственности на жилище. Нервно сглотнув, шагнула в прямоугольный проем рамы…

Поначалу охватило ощущение, что двигаюсь сквозь кисель — упругий, прохладный и липкий, но не пачкающий лицо и одежду. Затем обрушились запахи — сильные, незнакомые, они окружили так плотно, что зазвенело в голове.

Никого из квартета ни вблизи, ни поодаль видно не было. Все словно провалились сквозь рыхлую землю или испарились. Обернувшись, я не увидела также рамы, сквозь которую вошла. Были только я и лес. Нет, не так: была я, и был Лес, каждое дерево в котором достигало высоты небоскреба. Стволы, тонкие и извилистые, вблизи еще больше напоминали тела из плоти, неистово тянущиеся вверх. Серебряные и черные потеки на коре смахивали на зажившие раны, а желтоватые наросты — на язвы. Земля была теплой и серой, как пепел, без каких-либо признаков травы или мха.

Мне пришло в голову, что в этом мире, наверное, все гипертрофированно большое, и меня окружает мох или трава, которую я принимаю за деревья. Не хотелось бы встретиться с представителями местной фауны! Даже с муравьем или кузнечиком, не говоря уже о позвоночных…

Требовалось двигаться — стоять столбом не имело смысла. В конце концов, в случае явной опасности Рин вытащит меня отсюда, не оставит погибать единственную сестренку в пасти гигантского муравья или навозного жука величиной с автобус. Или оставит?.. Тихонько выругавшись, я огляделась и, не найдя ориентиров, побрела куда несут ноги.

Где-то через полчаса пути я уже громко проклинала брата, втянувшего в эту глупую авантюру. Еще через час сил на ругань не осталось. Я еле передвигала уставшие от непривычной почвы ступни. Захотелось есть — но вокруг не виднелось ничего похожего на ягоды или плоды.

Когда я решила уже рухнуть на пепельную землю и медленно угаснуть от усталости и голода, что-то стало меняться. Запахи стали другими: более резкими и в то же время знакомыми. Не сказать, чтоб приятными: повеяло йодом, а потом нашатырем и чем-то гниющим. Посветлело, и лес внезапно закончился. Я оказалась на открытом пространстве — скале или плато. Подойдя к краю обрыва, невольно охнула: усталость и голод перебило более сильной эмоцией — страхом.

Внизу было нечто вроде огромной каменной чаши, в которой бурлила темно-бурая масса. От нее поднимался жар и запахи, ставшие оглушительными. Пахло то химией, то органикой, и на редкость отвратительно. Вздувались и опадали гигантские пузыри, кроваво-алые и гнойно-желтые всполохи проносились по поверхности, выбрасывались мощные гейзеры, как в грязевом вулкане. Зрелище завораживало и отталкивало, навевало ассоциации и с христианской геенной огненной, и с мясной похлебкой великанов. Хотелось умчаться прочь, но куда? В ту же розовую чащу, чтобы окончательно в ней заблудиться?..

Я уселась, свесив гудящие ноги вниз. Чтобы не задохнуться, соорудила маску, оторвав край рубашки и прикрыв ею рот и нос. Но от атаки мерзких ароматов это помогло мало.

Сидела. Ждала. Чего именно? Наверное, милосердия брата — в виде протянутой с небес руки или чего-то вроде. И дождалась…

Из вязкой горячей субстанции стала вытягиваться Она. Не знаю отчего, но с первых же мгновений я не сомневалась, что это существо женского пола. Сперва выплыла голая голова, затем покатые плечи. Как завороженная фильмом ужасов, я следила за вздыманием тела, состоявшего из упругих багровых струй, желто-алых всполохов и слизистых темных провалов.

Вот уже липкое безволосое темя закачалось в трех метрах под моими ступнями… Очнувшись, я быстро отползла на четвереньках назад, под ствол первого дерева. Попыталась вскочить на ноги, но их парализовал ужас.

Спустя полминуты голова появилась над краем обрыва. Глаза были лишены зрачков и все время менялись, стекая по лицу и туловищу вместе с носом и губами, словно часы на картине Дали, и вырастая заново. То напоминали два жерла разбуженного вулкана, то мутные бельма, сочащиеся гноем. Я приказала себе не смотреть в них, чтобы не быть загипнотизированной, как кролик.

Туловище медленно тянулось из бездны, колеблясь и дергаясь, напоминая живое тело с содранной кожей. Когда безобразное текучее лицо закачалось на высоте двухэтажного дома, Она распахнула рот и провыла, низко и мелодично: "Милая девочка…"

Макушку защекотали вздыбившиеся волосы. Паралич разом кончился, я вскочила на ноги и понеслась вглубь так обрыдшей мне гигантской травы. Земля тряслась под ступнями, рубашка на спине вымокла от пота и прилипла к лопаткам. Не помню, сколько я неслась сломя голову, подвывая от ужаса, пока все не закончилось — так же резко, как началось.

Секунду назад я была в розовых зарослях, и вот уже трясусь в объятиях Як-ки, в родной комнате.

— Ты дольше всех! — В её голосе пульсировала тревога. — Порядок?..

— Нормально. Только посижу немного, ладно? — Не хотелось изливать ярость на первого подвернувшегося человека, к тому же ни в чем не повинного. Следует отдышаться и направить гнев на виновника кошмара. — А где остальные?

— Не знаю, — она растерянно пожала плечами. — Все где-то в доме. Никто ничего не говорит. Где были. Что видели. Все грустные.

— А что видела ты?

— Я спала. Сначала погуляла, но было нехорошо. Решила спать. А затем снова здесь. Вот.

— Ты там уснула? Счастливая…

Рина я обнаружила в бывшем кабинете отца. Он сидел на подоконнике, по-птичьи сгорбившись, и теребил в пальцах сорванную фиалку.

— Знал бы ты, как это страшно!

— Да? — равнодушно отозвался он. — Заметно. Надеюсь, ты догадалась, что это был твой и только твой кошмар. Никто иной за него не отвечает.

— Вот как? "Никто" — это, главным образом, ты?

Брат не ответил.

— А как выглядел выход оттуда?

— Понятия не имею. Я же там не был.

— А если б я не наткнулась на него случайно?

— Осталась там. Скучно бы не было: запас кошмаров в этом месте обширен.