Ника Созонова - Красная ворона

— Мы ведь придем еще сюда, правда? Еще будем много раз купаться?

— Почему нет?

— Завтра?

— Лучше послезавтра. А то быстро надоест.

ОЖИВШИЕ РОССКАЗНИ

Но послезавтра на Грязнуху мы не пошли — зарядил дождь. И не летний ливень — короткий, бурный и теплый, — а основательный и монотонный. Тучи накрепко заволокли небо, без единого просвета.

— Ну, это надолго, — заключила баба Таня. — Не на день и не на два. — Заметив уныние на моем вытянувшемся лице, бодро добавила. — Зато грибы пойдут! Полные лукошки притаскивать будем. Возьму тебя в лес, так и быть, как распогодится.

— Мне не нужны грибы! Мне нужно солнце! И прямо сейчас!

Она усмехнулась.

— Солнце ей нужно — ишь, какая… Ну, так попроси у Боженьки. Может, тебя, невинного ангелочка, и послушает.

Но никто меня не послушал. На следующее утро дождь шумел с той же неутомимостью. Печаль ситуации заключалась не только в том, что невозможно было повторить столь понравившееся мне купание. Нечем было заняться. Вообще!

Телевизор у бабы Тани был старый, тусклый, и показывал лишь одну программу. Днем он был выключен, а по вечерам баба Таня смотрела бесконечные бразильские сериалы. Видика не было. Пластинок со сказками тоже.

Рин нашел для себя выход, нарыв на чердаке стопку старых журналов вроде "Огонька" и "Крестьянки", в которые и уткнулся. Когда я попросила поискать для меня детские книжки, вручил совсем малышовые, состоявшие из одних картонных картинок. "Курочка Ряба", "Репка", "Красная Шапочка" — уже в три года я знала это наизусть.

Я приставала к бабе Тане с просьбами рассказать сказку или волшебную историю. Но она знала только те же "Репку" с "Колобком", а на мое замечание, что я давно из них выросла, ехидно предложила:

— Раз ты такая большая, можешь смотреть со мной "Рабыню Изауру". Я расскажу, что было в первых сериях, хочешь?

Но "Рабыня Изаура" меня не прельщала…

На третий или четвертый день уныло-дождливого прозябания, когда мы с Рином спустились к ужину, обнаружили гостью.

— Маруська зашла, — объяснила баба Таня. — Подружка моя давняя-задушевная. Ваньку помянуть.

Маруська была крохотной — ниже бабы Тани на две головы — и совсем ветхой старушкой. Но голос у имела звонкий, как у молодой, и повадки тоже. На столе красовались кружки и ополовиненная бутыль с чем-то мутно-белесым. Поминали неведомого Ваньку слишком несерьезно, на мой взгляд. Обе подружки были раскрасневшиеся и оживленные.

— Ой, а ужин-то я дитю приготовить забыла! — всплеснула руками баба Таня.

— Не дитю, а детям, — поправила, хихикнув, Маруська. — Их же двое, протри глаза!

— Да малец-то не пропадет! Он часто без ужина или без обеда — носят черти незнамо где. А вот Иринку надо бы покормить. Сплоховала я…

— Пусть сами покормятся, чай не грудные! — Маруська повела рукой над столом. — Кушайте, детки дорогие. Кушайте все, что найдете!

Мы нашли миску со скользкими маринованными маслятами и тарелку с хрустящими солеными груздями. Еще была горка желтоватых малосольных огурцов. С хлебом оказалось не так плохо и даже сытно.

— Помню, я еще молодушкой была-а-а… — тоненько заголосила Маруська, откинувшись на стуле и развязав под подбородком платок. — Ванька эту песню любил. Подпевай, подруженька!..

— Семерых я девок замуж отдала-а, — подхватила баба Таня, низко, почти басом.

Пели они недолго, быстро выдохлись. Маруська озорно осклабилась и кивнула нам с Рином.

— Теперь ваша очередь! Спойте что-нибудь или станцуйте! Поразвлеките двух старых развалин!..

— Да куда им! — махнула рукой баба Таня. — Себя-то развлечь не могут. Как дождь зарядил, так и началось нытье: "Баб Тань, расскажи что-нибудь, а то ску-у-учно…"

Рин вздернул брови, готовясь возразить, что к указанному нытью отношения не имеет, но неугомонная Маруська не дала ему вставить слово.

— Так и расскажи! А хотите, я расскажу?..

Я радостно закивала, а Рин воздержался от ответа.

— А что ты рассказать-то можешь?.. — засомневалась баба Таня. — У тебя и телика нет…

— И не нужен мне твой телик — мозги засорять!.. Про нечисть всякую расскажу. Нынешние дети об этом и не слышали, а в наше с тобой время — каждый младенец знал. Про домового хотите?.. Или про лешего?..

— Хотим-хотим! — И в этот раз мой вопль оказался в единственном числе.

— Кто не хочет — насильно не держим, Может покинуть честную компанию!.. — Маруська стрельнула бедовым глазом в Рина, но тот не отреагировал, сосредоточенно передвигая вилкой по тарелке последний оставшийся гриб.

В тот раз мы с братом уснули далеко за полночь. После увлекательных россказней Маруськи нас погнали в постель, но подружки долго еще то пели, то громко вспоминали связанные с Ванькой смешные истории, и заснуть мы, естественно, не могли. Помимо доносившихся снизу звуков, мне мешало уснуть радостное возбуждение. Оно было вызвано словами Рина, брошенными перед тем, как нырнуть под одеяло:

— Завтра будет кое-что интересное.

— Что? Что?!

Но уточнять он не стал.

Наутро я первым делом напомнила брату о его интригующем обещании.

— Потерпи. Вот баба-тетя заснет после обеда…

Время тянулось страшно медленно. Наконец, после сытной еды в виде сырников со сметаной, заслышав скрип пружинной кровати и почти сразу за тем негромкое похрапывание, мы с Рином выскользнули из дома. Пришлось надеть резиновые сапоги и плащи с капюшонами, поскольку дождь и не думал ослабевать.

— Мы куда?

Рин решительно шагал в направлении края деревни.

— …Не в лес, я надеюсь?

— В лес тоже. Но не сейчас, — непонятно ответил он.

Мы дошли до покосившейся избушки на самой окраине. Сразу за забором из прутьев начинался сосновый бор. Дверь в избу была подперта бревном, которое Рин отодвинул.

— Ты что?! Придет хозяин и подумает, что мы зашли воровать!

— Хозяин не придет. Входи, — он открыл дверь и пропустил меня в сени.

Избушка была гораздо меньше бабы-таниной: только сени и комната, половину которой занимала печь с пучками сушеных травок и грибов. В углу висела старая потемневшая икона, окруженная бумажными цветочками.

— Откуда ты знаешь, что не придет? Он даже дверь не закрыл на замок. Вот-вот явится!

— С того света? — усмехнулся брат. — Хозяин умер три дня назад. Вчера хоронили.

— Ты что?! — Я не на шутку перепугалась. — Умер? Тогда зачем мы к нему пришли? Это Ванька, да?..

— Ванька, кто же еще. Не к нему, успокойся. И не воровать. Воровать тут, кроме горшков и старого ватника, нечего. — Он стянул плащ и присел на лавку. — Раздевайся и усаживайся.

Мне очень не хотелось усаживаться в доме недавно умершего, но ослушаться брата не посмела. Рин достал из кармана маленькую баночку с молоком, нашел на столе грязноватое блюдце и, наполнив его, опустил на пол рядом с печкой.