Марина Дяченко - Одержимая

На фотографии их было четверо.

Ирина трясущимися руками вытащила из сумки свой экземпляр в пластике. Точно тот же снимок — но, отдавая ей фото, Митя обрезал его по левому краю. Осталось только — Ирина выпучила глаза, — остался самый краешек рукава, который Ирина приняла за фрагмент диванного валика… Да еще колено под столом…

На оригинальной фотографии слева, рядом с Игорем, сидел Митя.

— А кто же камеру держал?!

— Снято со штатива, — отозвался удивленный Игорь.

Митя улыбался на фото — широкие плечи расправлены, длинный хвост за плечами, свободный пиджак, желтая рубашка; на шее у Мити был синий в полоску галстук с Микки-Маусом.

Митя Чеканкин закончил разбирать документы.

Сложил стопкой на краю стола. Сложил камеру, флешки, чип-карты со своими работами.

Запустил переформатирование диска на компьютере.

На листе бумаги А4 написал карандашом: «Я виноват в смерти человека».

Порвал на мелкие ленточки. Написал на другом листе: «Юля, я виноват, до встречи».

Порвал на крошечные кусочки.

Прошелся по квартире. Выглянул в окно — второй этаж; попытался отвязать бельевую веревку на балконе — не смог. Дрожали пальцы.

Достал ножницы из ящика кухонного стола.

Зазвонил мобильный телефон; на дисплее высветилось: «Ведьма».

Митя выключил телефон, вынул чип и выбросил в мусорное ведро.

Ирина вылетела на середину улицы, размахивая руками; машины, вместо того чтобы притормаживать, объезжали ее и поддавали ходу.

— Спокойнее! — кричал демон, сам очень далекий от спокойствия. — Спокойно, есть время! Нет пробок! Вызови такси по телефону!

Полная луна висела над городом.

Морщась, кромсая, Митя все-таки отрезал бельевой шнур на балконе ножницами. Принес в комнату. Попытался связать петлю, но старая веревка была слишком толстой и несгибаемой, как проволока.

Митя открыл шкаф. Рассыпал одежду, затолкал обратно; подергал в руках тонкий шарф. Оставил.

Вывалился откуда-то и раскинулся на полу полосатый галстук с Микки-Маусом. Тонкий, легкий шелковый галстук.

— Не трое, а четверо, — бормотала Ирина. — Ты, демон… Ты что, не видел?!

— Я видел то же, что и ты!

— Вранье! Ты знал больше! Ты знал о самоубийце! Почему сразу не выяснил, кто?!

— У кого выяснил? Ты думаешь, мне что-то объясняют? У меня будто штамп перед глазами: на этом фото самоубийца! Петля, четыре тринадцать, Микки-Маус! Все!

Водитель такси глядел на дорогу очумелыми глазами, но молчал.

Митя так и эдак повертел в руках галстук. Привязал петлю к турнику в дверном проеме.

Ирина металась среди ночных дворов:

— Где здесь третий корпус? Где?!

— Я не знаю! — орал демон.

— Ты хоть что-то вообще знаешь?! Два бомжа на лавочке удивленно переглянулись.

Митя налил себе коньяка. Выпил. Закусил лимоном.

Петля ждала.

Митя принес из кухни табуретку, коротко вздохнул, посмотрел вверх…

Ирина, спотыкаясь, бежала вверх по лестнице. Квартира восемь…

Ирина всей ладонью нажала на кнопку звонка.

Митя вздрогнул от звонка в дверь. Торопливо надел петлю на шею…

Часы показывали четыре — и десять минут. Час Быка; время, когда бодрствующим сильнее всего хочется спать, а спящие просыпаются от кошмаров.

Время, когда сердечный ритм планеты прослушивается слабо.

Час Быка.

— Не звони, — сказал демон. — Только хуже будет.

— А что мне делать?!

— Три минуты осталось.

— Ты что, издеваешься?!

— Ира, если он умрет — ты умрешь тоже.

— Сволочь, — прохрипела Ирина.

Старушка в доме напротив поднялась среди ночи — накапать себе валокордина. Не стала зажигать свет, чтобы не тревожить сына и невестку.

Под лунным светом двор выглядел незнакомо и сказочно; старушка залюбовалась бликами света, играми тени и вдруг чуть не выронила стакан — на той стороне двора, в каких-нибудь шестидесяти метрах, взрослая женщина лезла на дерево, как Тарзан. Вот она повисла и чуть не свалилась… Вот она перебралась на балкон…

Задыхаясь, Ирина вывалилась на балкон квартиры номер восемь. Через два слоя мутного стекла, через щель в неплотно задернутых шторах увидела длинную фигуру — человека на табурете…

— Стекло! — крикнул демон.

На балконе валялась рухлядь — среди прочего отслуживший стул без ножки. Подхватив стул двумя руками, Ирина замахнулась…

Митя медлил. Перед смертью он хотел вспомнить самое хорошее, что было в жизни, но воспоминания не шли; приходили на ум какие-то ссоры, обиды, что-то незначащее, а главного — красивого — не было. Но это ведь не значило, что Митина жизнь прошла зря?!

И вот когда он вспомнил, наконец, как смеется счастливая Юля, и решил, что этого хватит, — в эту самую минуту стекло, отделяющее комнату от балкона, лопнуло.

— Стоять!

Замерев, застыв, Митя смотрел, как приземляется на усеянный осколками ковер ведьма — настоящая ведьма, оскаленная, растрепанная, с опасным блеском в глазах:

— Ты что делаешь, а? Ты куда залез?! Совести у тебя нет! Бога не боишься, скотина такая! А ну быстро слезай!

И Митя понял, чего он ждал всю жизнь, ради чего родился, — ради этого окрика, приказа взрослого человека ему, малышу, быть хорошим.

И заплакал.

Ржавая «копейка» остановилась под липами.

— Этот подъезд? Или тот?

— Этот.

— Какой этаж?

— Погоди, — сказала Лиза, глядя вниз. — Мне надо… как-то себя в порядок…

Не споря, парень заглушил мотор.

Близилось утро; луна спряталась, в темных еще кронах проснулись первые птицы. Небо поблекло, готовясь принять рассвет. Фонари горели; Лиза вытащила из сумки, чудом уцелевшей в передрягах, пудреницу. Придирчиво осмотрела нос. Наскоро причесалась щеточкой. Парень ждал.

— Ты что меня, до квартиры тащить станешь?

— А что, если ты хромая и не можешь идти? Какой этаж?

Лиза пошевелила ногой. Поморщилась и улыбнулась:

— Четвертый.

— Не вопрос.

С каждой минутой во дворе светлело.

— Мама меня убьет, — задумчиво сказала Лиза. В кустах включился, как радио, соловей.

— Который час?

Он поглядел на свои часы:

— Половина пятого.

Половина пятого; антикварные часы в квартире ведьмы пробили один раз. Расстроенная Вика спала на диване, положив телефон рядом с подушкой.

Половина пятого; Игорь принес Юле стакан воды. Она приподнялась на локте: мешала капельница.

— Можно снять эту ерунду?

— Пей.

— Это вода? А можно кофе? Или хотя бы кока-колы?

Митя Чеканкин сидел на полу своей квартиры, рядом с опрокинутым стулом. Ирина ножницами состригала с турника черно-синюю шелковую петлю.