Марина Дяченко - Одержимая

Окна квартиры с коврами выходили на другую сторону.

Запертая в тесной вонючей комнатушке, Алиса никак не могла поверить, что это всерьез, что это на самом деле, что это случилось с ней. За фанерной дверью переговаривались на непонятном языке и даже смеялись как-то непонятно; окно было заперто наглухо, ручки на рамах сняты, изнутри решетка. Чем выбить стекло, чтобы позвать на помощь? И кто услышит?

Но это ведь не джунгли, это почти центр города! И ни живой души! Пустой дом напротив, пустая дорожка под окнами и отдаленные тучи пыли над развалинами снесенной пятиэтажки…

Сквозь голоса она ясно различила звонок своего телефона где-то там, в прихожей. Колокольчики — заставка из «Спокойной ночи, малыши!» — рингтон для вызовов деда. Господи, уже почти семь, да он же с ума сойдет, ну и подарочек на юбилей…

— Эй, вы что… совсем охренели? Меня уже ищут!

Непонятная шутка на чужом языке. Смех.

— Слушай меня внимательно. За левым плечом у тебя — ангел смерти…

Вова рывком оглянулся. Демон, стоявший у него за спиной, подбодрил ведьму кривой улыбкой.

— …Но еще без меча, меча у него нет, значит, тебя можно спасти… заткнись! Аура у тебя тусклая, меченая, кто-то на тебя порчу навел. В последние два-три месяца — чувствуешь, какая непруха?

— Точно, — простонал Вова.

— Энергия у тебя вытекает из нижней чакры, так и сочится, жизнь тебе укорачивает. Видно, девка какая-то на тебя обиделась и обряд заказала. Вспоминай: обидел девку?

Вова разинул рот. На своем веку он обидел много девок, особенно в последнее время.

— Тебе еще повезло, что твой ангел-хранитель меня тебе по дороге послал. Сильный у тебя ангел… Ты крещен?

— Д-да…

— Крест носишь?

— Буду…

— Носи и не снимай! Если сегодня день переживешь — до старости живи и радуйся. А если с Алисой что-то случится — сдохнешь прямо сегодня и прямиком в ад.

— Я не хотел! — Вова, притихший было, опять забился в невидимых тенетах. — Я не знаю… Да они, может, и ничего… Я только к ее деду, ну, пусть даст денег, а я верну, я отдам…

Ирина, которая была на две головы меньше, крепко взяла его за кожаную жилетку на груди:

— Ты понимаешь, куда влип?

Вова судорожно сглотнул.

— Если ты скажешь ее деду, что привел Алису в притон наркоманов, — знаешь, что он с тобой сделает?

Бовин мужественный кадык жалобно дернулся.

— Он человек со связями. Вынут тебя из реки через месячишко… сказать, в каком виде?

Вова икнул.

— Только я могу тебе помочь, — сурово продолжала ведьма. — Я говорю с ангелами. Мне помогают демоны. Давай свой телефон.

Вова хлопнул длинными ресницами.

— Трубку свою давай! — взревела Ирина. — Сотовый! Иди в машину и не смей отсвечивать, пока я не разрешу тебе дышать, понял?

Высокий плечистый атлет будто сделался ниже ростом. Боже мой, какие же они сволочи, подумала Ирина отстраненно.

— Все мужики козлы, — сказала вслух, глядя в удаляющуюся Бовину спину.

— Все бабы стервы, — отозвался демон. — А эта еще и дура. Она что, не понимала, куда он ее ведет?

Да, в некоторых областях жизни она была дурой, да еще и круглой. Мать называла это мягче: она считала, что, проведя большую часть юности за границей, Алиса «оторвалась от реалий».

Ей случалось курить травку и глотать экстази с друзьями в клубах. Получалось смешно, красиво, мило, с привкусом запретного, но не грязного. Конечно, она знала, что работа пушера опасна и трудна, но никогда и в страшных снах не могла увидеть, что это коснется ее хоть перышком. Глядите, Алиса Раевская — заложник наркоторговцев! Или даже пособник? Или то и другое сразу?!

Она понятия не имела, что Вова подторговывает дурью, и, узнав, вполне могла бросить его в затруднительном положении. Но беда в том, что еще месяц назад она была по уши влюблена в Вову и не успела окончательно к нему охладеть. И, конечно, ей нравилось иметь власть над таким мужиком, а деньги… Что деньги? В конце концов, дед богат…

Алиса не боялась высоты, темноты, скорости и замкнутых пространств. Ее никогда в жизни не били. Она считала себя девочкой, с которой ничего не случится, — как будто имя защищало ее. А теперь ей было страшно — не из-за этих голосов, не из-за решетки на окне, а из-за запаха.

В этой комнате стоял такой запах, что волосы поднимались дыбом: запах безнадеги, унижения, смерти. Что они тут делали, кого держали, для чего на окне решетка?

Когда распахнулась дверь, Алисе вспомнилась сцена из «Кавказской пленницы», которую дед обожал. Ей захотелось одновременно смеяться — и вопить от ужаса.

— Алло, это служба спасения? Прямо сейчас Раевскую Алису, внучку народного художника России, убивают в наркопритоне! Помогите, убивают!

Она звонила с Вовиного телефона, набирая и ноль два, и ноль двадцать, и девятьсот одиннадцать.

Она звонила всем диспетчерам, до которых могла дотянуться.

— Алло, запишите адрес! Скорее, вооруженное нападение!

Секунды складывались в минуты. Всех обзвонила? Да, вроде бы всех. Кто-то поверит, кто-то приедет, ну хоть кто-нибудь должен откликнуться!

Она огляделась. Здесь давно не работал дворник. В подъезде, на площадке между четвертым и пятым этажом, валялась кипа старых газет и оберточной бумаги. Громоздились неровным штабелем картонные ящики из-под бананов, из прорех на боках свешивались тряпки. Удача.

Поколебавшись всего лишь секунду, Ирина щелкнула зажигалкой.

— Обижаешь, красавица.

— Убери лапы! У меня деду сегодня семьдесят лет, он меня ждет…

— Ай-яй. Уважаемый человек, а внучка потаскушка.

— Ты что, сдурел?! Убери…

Раздался длинный звонок в дверь.

— Пожар! — вопила Ирина на лестничной клетке, не отрывая пальца от кнопки старого звонка. — Горим! Скорее выходите!

Кипа бумаг быстро таяла в огне, тряпка, добавленная для колорита, едва начинала тлеть, но дым уже должен был ощущаться за щелястой дверью.

Внутри забормотали, невнятно, неразборчиво, без особого, впрочем, волнения.

Этажом ниже открылась дверь, охнула какая-то женщина.

— Горим! — верещала ведьма во всю силу горла. — Спасайтесь! Выходите!

— Слушай, уйди, — сказали внутри, не открывая замка. — Уйди отсюда!

И, перекрывая недовольный мужской голос, в квартире вдруг завопила девушка:

— Помогите! Помогите!

Алиса не боялась ни высоты, ни темноты. Она не боялась насилия — вернее, она недостаточно его боялась, потому что слабо представляла. Но мысль о пожаре приводила ее в ужас с того самого момента, как дед впервые прочитал ей «Кошкин дом».

И теперь, услышав вопли на лестнице и еле ощутимый запах дыма, она разом сбросила предохранители, не позволявшие ей кричать: страх, стыд, растерянность. И заорала так, что заложило уши: