Дмитрий Стародубцев - Шерас. Летопись Аффондатора. Книга первая. 103-106 годы

Посылаю тебе список моих друзей – правителей многих стран, состоящих в Берктольском союзе, на послов которых ты можешь всецело положиться. Говори им, что делать, объясни, как следует голосовать в Совете, все твои указания будут ими выполнены с превеликой радостью. Кто из них не подчинится воле твоей – сообщи мне его имя. Сообщи мне также имена остальных, кто противится твоим мудрым решениям и поддерживает Авидронию в ее похотливых устремлениях…»

Инфект остановился и вытер пот, который обильно выступил на его лбу и висках. Немного придя в себя, он продолжил чтение. Впрочем, остаток ониса до самого конца, не считая короткой приписки, был заполнен длинным перечнем стран и полисов – Иргама, Лидионеза, Штрихсванды, Бионрида, Лима, Галермо, Пизары… а также нескончаемым списком имен известных континентальных правителей и вождей. Многих из них Алеклия числил своими преданными друзьями, всячески им помогал и в случае надобности рассчитывал на ответную поддержку. «Измена, ужасная измена!» – подумал он в отчаянии.

Какое-то время Инфект провел в напряженных раздумьях: расхаживал вокруг совещательного стола, заложив руки за спину, и то и дело поглядывал на карту материка. Это была великолепная мозаика работы Неоридана, выложенная на полу.

Конечно, хорошо, что Яриады Правой и Медиордесс в этом списке нет. Да и с Бионридой всё понятно – тогда, в Бионе, он с Атревидом Послушным, в общем-то, обо всем договорился. Так что и с этой стороны опастности вроде не предвидится. И с Лимой уже разобрались. Лимские пираты теперь не скоро подымут голову. Иргама почти на коленях – самый сильный, самый коварный враг. Пусть даже Тхарихиб с Хаврушем и связаны с Фатахиллой. Что из этого?.. Даже рискованная авантюра в Лидионезе, похоже, окончится небывалым успехом. Лидионеза, несмотря на всю свою государственную мощь и безграничные человеческие ресурсы, проиграла вот уже три сражения, так и не найдя ничего, что можно противопоставить всего лишь шестидесятитысячной авидронской армии.

Однако парадокс заключается в том, что на самом деле врагов, в особенности тайных, в десятки раз больше и от каждого из них в любой день можно ожидать измены. Ведь именно этим письмом Фатахиллы можно объяснить полный провал Авидронии на Большом берктольском заседании. А Галермо с Пизарами во время недавнего морского похода? А эта странная перемена в поведении коловатов, эта внезапная агрессивность гагалузов, эта удивительная несговорчивость маллов? А нападение мандрагулов у Белой пустыни? Уж не Громоподобный ли их подкупил?

Проклятые лицемеры, подлые гиены!..

Рассуждая таким образом, Инфект Авидронии даже не догадывался, насколько был прав. Например, он не знал, что мандрагулы от самого Берктоля следили за передвижениями Белой либеры, выбирая удобное место для нападения, ибо взялись за сто пятьдесят тысяч берктолей убить Инфекта. Фатахилла давно об этом мечтал, думая не только о мести: он рассчитывал на то, что без правителя Авидрония будет некоторое время находиться в растерянности и не сможет в полной мере противодействовать стремительному вторжению.

Алеклии до последнего хотелось думать, что он заблуждается, что преувеличивает – ведь у страха глаза велики, но роковое письмо лежало перед ним и являлось неопровержимым доказательством существования всеконтинентального заговора.

Трусливые глупцы! Они не понимают, что сначала Фатахилла обрушится на Авидронию, но потом дойдет очередь и до них самих!

Если всё это так, рассуждал Инфект, то военная стратегия, на которую он полагался в борьбе с флатонами, никуда не годится. Думая, что создал на подходах к Авидронии могучее оборонительное кольцо, состоящее из дружественных земель, он, получается, имеет вокруг одних лишь врагов. Какой, к примеру, смысл полагаться на Великую Подкову, если у нее в тылу маллы – по утверждению Фатахиллы, его близкие союзники. Что же касается Совета Шераса, Сафир Глазза – то он, скорее всего, последует указаниям Фатахиллы, и, когда всё начнется, партикулы Союза на помощь не придут…

В связи с открывшимися обстоятельствами Алеклия сделал несколько срочных распоряжений, издал три или четыре новых указа и продиктовал не меньше десятка посланий. Не успел он закончить, как ему принесли подробный отчет о неудавшейся попытке люцеи «восьмой раковины» Андэль бежать из Дворца Любви. При этом основным обвиняемым считался айм Белой либеры ДозирЭ, который не только организовал шайку сообщников, но и нанял целый корабль, позаботившись также об опытной команде. Едва прочитав первые слова: «Андэль» и «бегство», – Инфект сразу предположил, что далее встретит слово «ДозирЭ», и не ошибся – каждая последующая строчка длинного свитка неизменно включала в себя это звучное, словно заколдованное, имя. ДозирЭ, ДозирЭ, ДозирЭ… Даже странно, как один человек способен за один день совершить столько преступных деяний?

Алеклия с чувством горькой обиды прочел отчет до конца, и скорбный осадок долго еще бередил его душу.

Что сегодня за день такой? Может быть, разгневанные Гномы решили наконец восстановить справедливость и растоптать бога-самозванца?…

…Кругом одно предательство! Даже в собственном дворце! Разве я заслужил такое отношение? Ну, ладно ДозирЭ – в конце концов, я отнял у него его возлюбленную, хотя всё произошло совершенно случайно, – да и разве я не имею на это права, ведь она люцея, и, в конце концов, кто такой он и кто я! Но Андэль, как она могла? Я не знаю, что такое любовь – все о ней говорят, но никто толком не представляет, что это такое, даже Провтавтх, хотя и написал свои «Семь колодцев»… Но то, что я к ней испытывал – такое грустное, восхитительное, щемящее чувство, – может быть, и есть подлинная любовь? Я посвящал ей победы, устраивал для нее роскошные празднества, я носил ее на руках, ласкал, словно ребенка, я заказывал для нее самые изумительные драгоценности, на какие только хватало моего воображения. И вот благодарность!..

…Может быть, белиты и правы, когда говорят, что я слишком мягок, чрезмерно добр? Если б это было не так, разве мог бы себе позволить какой-то неряшливый живописец оскорблять меня на глазах у всей Грономфы, какой-то сопливый юнец средь бела дня красть мою возлюбленную? Конечно, нет! То же самое и в политике. Пока не покажешь зубы, не обнажишь меч – будут обманывать, предавать, плести заговоры. А долгие миролюбивые увещевания воспринимаются всеми лишь как признак слабости.

Жестокость! Жестокость – вот самое живительное средство от подобных заблуждений! Только при помощи этого чудотворного снадобья можно спасти Авидронию от гибели, а себя – от бесчестия!

Алеклия резко обернулся к Партифику и зло потребовал: