Дмитрий Стародубцев - Шерас. Летопись Аффондатора. Книга первая. 103-106 годы

Шумевшая толпа вдруг смолкла, и Хидра догадалась, что на центральную галерею кто-то вышел, возможно, сам Хавруш. Она не всё слышала – доносились только обрывки отдельных слов. Появилась надежда, что всё обойдется, что люди немного пошумят и разойдутся. Но потом что-то случилось. Толпа угрожающе загудела и чуть погодя взорвалась какой-то дикой ненавистью. Казалось, старинный дворец сейчас рухнет – такой поднялся гомон. А еще через мгновение все, кто находился на площади, ринулись на дворец. Хидра поняла: произошло самое ужасное – горожане пошли на штурм. Что это? Как такое может быть? О, Дева, как же Нэтус?!

Бой шел уже внутри дворца. Отчаянный звон клинков и разъяренные крики сражающихся мужчин доносились с галерей третьего яруса. Еще немного, и негодяи ворвутся в покои наследника иргамовского трона! Зваргус вытащил из ножен меч и встал у двери, а Хидра подбежала к наследнику, который стоял в гордой позе, широко расставив ноги, позади своей деревянной армии. Он был немного испуган, и мать, обхватив его руками, прижала сына к себе. Внезапно всё стихло. Слышался только топот спускающихся по лестнице людей.

Хидра вернулась к окну. То, что она увидела, повергло ее в оцепенение. Два десятка горожан вытащили на площадь Хавруша в изорванной пурпуровой плаве и поволокли за руки и за волосы прямо по мостовой к казнильному месту. Те, кто оказался рядом, старались пнуть Наставника ногой, отвесить затрещину или хотя бы плюнуть в его сторону. Тысячи проклятий сыпались со всех сторон. Вслед за Хаврушем к деревянному помосту двинулись сотни уставших окровавленных мужчин с оружием в руках, которые только что учавствовали в штурме последнего оплота иргамовской власти.

Вот уже три года казнильное место на Могильной площади не разбиралось. И сейчас здесь возвышался деревянный помост и выложенный рядом костер. Тут же стояли приспособления для других видов казней: авидронская шпата для отсечения головы, яриадская клетка – сложный механизм для сдавливания человека и «берктольское купание» – чан для утопления в нечистотах. Менее заметным и почти забытым было приспособление для сажания приговоренного на кол. Ранее этой ужасной и постыдной смертью наказывали казнокрадов, в особенности проворовавшихся сборщиков податей. При Тхарихибе только в последний момент сообщали, какой именно казни подвергнется виновный. Это интриговало зрителей и приносило будущей жертве дополнительные страдания. Поэтому все приспособления и механизмы должны были быть всегда готовы к своей страшной работе. Самой зрелищной казнью считалось сожжение.

Хавруша, не сговариваясь, решили сжечь и подтащили к костру, но тут налетел ветер, тяжелые сизые тучи, которые весь день провисели над городом, вдруг разверзлись и в одно мгновение излили на разгоряченную толпу бурные потоки воды. Сильнейший ливень хлестал довольно долго, по щиколотку залив всю площадь. Казнильный костер был напрочь испорчен. Сколько еще понадобится времени, чтобы его разжечь?

Горожане решили отказаться от сожжения и стали спорить, какой другой казни подвергнуть «братоубийцу и виновника всех наших бед». Чан с нечистотами – это уж слишком унизительно для представителя династии Тедоусов, жестокое оскорбление всему роду, к которому принадлежали величайшие интолы и полководцы. Но авидронская шпата – слишком мало для этого «негодяя, изменника, труса, предателя»… Ожесточенный спор перерос в свалку, а потом в кровавую поножовщину, которую никто не остановил, поскольку какой-либо власти более не существовало. В конце концов победили сторонники сажания на кол – «как самого разумного промежуточного варианта». Эту группу возглавлял человек с хриплым голосом. Хавруша, вставшего на ноги и немного пришедшего в себя, повели, тыча в спину копьями, к небольшому приспособлению, основу которого составляли деревянный остов с кольцом сверху и под ним расположенный острием вверх тонкий березовый кол, покрытый небольшими железными шипами. Обычно жертву раздевали, заключали в особые колодки, так, чтобы она не смогла изменить положения, и точно опускали на смертельное острие, предварительно смазанное гусиным жиром. Под давлением собственного веса несчастный постепенно всё глубже и глубже насаживался на кол, испытывая отчаянную боль, и умирал тогда, когда кол входил достаточно глубоко, пронзив большую часть внутренностей. Чтобы продлить казнь, а следовательно, усилить ее зрелищность, жертве позволялось схватиться за кольцо, которое располагалось сверху. Такое мнимое милосердие лишь продлевало мучения: несчастный изо всех сил пытался держаться, долго сопротивлялся, радовал толпу конвульсиями, но потом окончательно ослабевал и неизменно погибал…

Видя всё это, дрожащая от ужаса Хидра испытала двойственное чувство. Сначала небывалую радость, ведь этот мерзкий человек был ей ненавистен, может быть, больше, чем любому из бесчинствующих на площади негодяев. Он всегда ее преследовал, враждовал с ней, пытался опорочить в глазах Тхарихиба и всей знати. Потом он обвинил ее в немыслимых преступлениях, подверг жестоким пыткам, едва не казнил, лишил ее всех привилегий, превратил из интольи в смиренную рабыню, которую постоянно унижал и чуть ли не каждую ночь долго и грязно насиловал. Еще мгновение – и она станет свободной! Раз и навсегда выйдет из-под власти этого отвратительного тирана! Но не это самое главное. Самое главное – жизнь Нэтуса, которого этот вонючий хряк в глубине души ненавидел и наверняка мечтал от него избавиться. Если б не мальчик – быть ему сейчас интолом Иргамы!.. Казалось, в этот момент Хидра должна ликовать. Но одновременно, оставаясь женщиной, и женщиной достаточно доброй и слабой, она в последний момент пожалела своего мучителя и уже молила о его спасении, устыдившись своей радости, своих черных мыслей, в которых желала человеку, пусть и самому отвратительному и гадкому на свете, смерти…

Хавруш почти ничего не чувствовал, кроме пламени в груди и острой боли с левой стороны. А того, что все говорили и о чем именно говорили, он не слышал из-за громкого частого стука сердца – в висках, в ушах, в горле, во всем теле.

Безвольный, обессиленный, едва живой, в изорванной одежде, с лицом, залитым кровью, потому что ударами кулаков и ног ему выбили глаз, свернули нос и рассекли губы, он – невероятно толстый, уродливый, мерзкий, стоял под дождем возле ужасного орудия убийства и почти безразлично глядел оставшимся глазом на беснующуюся кровожадную толпу.

«На кол! На кол!» – ревели опьяненные происходящим горожане.

В последний момент Хавруш вспомнил почему-то Твеордана, которого казнил сразу после поражения в битве под Масилумусом. Народ его всегда боготворил, но когда военачальника сжигали, все радовались. Тогда Хавруш еще подумал: «Когда-нибудь то же самое может случиться и со мной. И этот жалкий подлый народишко, не знающий, что такое настоящая преданность, будет с такой же охотой проклинать МЕНЯ, с тем же искренним удовольствием втаптывать в грязь МОЙ прах!»