Лана Туулли - Алхимик в Пустыне

К сообщению о тайнах клада мэтресса Вайли отнеслась как к, безусловно, занимательной, но не слишком важной информации. Мало ли за свою жизнь ей пришлось подслушать таких исповедей… Взять, к примеру, ту же самую баронессу фон Пелм, которая не дала волшебнице насладиться чаепитием в пять часов вечера: гонору и самомнения хватит на десять княжеств, а всё имущество, из-за которого та решилась побеспокоить дух предка, измеряется всего-то ожерельем, парой брошек и жалкими колечками-сережками.

— Клад дедушки? — удивился между тем призрак. — О, это нечто потрясающее!

Глаза у Раддо зажглись предвкушением прибыли:

— Не томи, родной, рассказывай в подробностях. Где они?

— В Великой Пустыне, — охотно ответил Филеас Пункер. — В дедовых записках даже карта была — значит, горы Восточного Шумерета, от них на юго-восток… А вам, господин Раддо, простите за любопытство, оно зачем?

— И в самом деле, — фыркнул Бонифиус, жадно впитывая важную информацию, — зачем мне может понадобиться чужое золото? Давай, дружок, рассказывай дальше.

— Надо найти Серебряные Пески, проход к которым сторожат каменные истуканы, договориться со Стражами, подкупить Короля Сфинксов, перейти по Радужному Мосту — не знаю, где он расположен, но, думаю, Мост как-то связан со Слезами Неба, древним колодцем, располагающемся в Ильсияре… Вот только почему я так думаю? — удивился Филеас.

— Ну, а дальше? — с жадным нетерпением потребовал фрателла.

— А дальше — найти сухой колодец и копать до последнего, — пожав плечами, ответил призрак.

— И что, это все приметы? — рассердился Раддо. Сам он кладоискательством никогда не грешил, но догадывался, что в Великой Пустыне сухих колодцев много, а значит, нужны более надежные координаты.

— Ну, я точно не помню… — скромно посетовал Фил.

— Быстро вспоминай!

— Кажется, кажется… Там упоминалась какая-то статуя… И изумрудное ожерелье… Дед, помню, рассказывал, что была какая-то правительница древности, которая очаровывала всех мужчин с помощью артефакта, выполненного в виде прекрасного ожерелья… А может, имелась в виду статуя этой правительницы? Ах, нет, не помню, — махнул рукой Фил Пункер.

— Вспоминай! Немедленно! — потребовал пелаверинец.

— А зачем? — задал справедливый вопрос дух покойного. — Мне все эти сокровища сейчас ни к чему…

— Зато мне они очень даже понадобятся. Мэтресса, — решительно позвал фрателла Раддо. — Мэтресса Вайли, будьте добры, сделайте что-нибудь с духом, чтоб стал поразговорчивее…

Волшебница быстро дезактивировала хрустальный шар, чтоб клиент не догадался о том, что его подслушивают, дожевала пряник, смахнула с груди последние крошки и, деловито засучивая рукава, вошла в лабораторию.

При виде магэссы Фил Пункер испытал экзистенциальный шок: главной долей умершего мозга он понял, что сейчас его будут бить, возможно, с помощью шаровых молний — методы фрателлы Раддо не менялись, лишь подбирались нужные исполнители. Стоило Вайли открыть рот для произнесения заклинания, Фил заорал и бросился наутек из лаборатории — увы, он добежал лишь до ближайшей стены и начал вытягиваться, вытягиваться, как выворачиваемый наизнанку чулок…

— Что это? — прячась за бронзовыми ножницами, как за последней надеждой, спросил Раддо.

— А, это пустяки. Голову давай.

— Чью голову? — рискнул уточнить Бонифиус.

— Ах, да не твою! Покойника этого голову давай, а то его вот-вот расщепит, — велела Вайли.

— Но у меня нет его головы! — вскричал перепуганный Раддо.

Призрак Фила скрутился эктоплазматической абракадаброй и, как отпущенная на свободу резинка, вдруг смялся в неопрятный колтун.

— Тогда что ты мне голову морочишь?! — возмутилась мэтресса Вайли. — Кто допрашивает сопротивляющийся призрак, не имея возможности воздействовать на его основное хранилище?! Дилетант! Смотри, какая гадость из-за твоей некомпетентности и безответственности получилась! И что мне с этим замкнувшим сгустком эктоплазмы делать?!

— Расколдуйте его! — потребовал Раддо. — Он еще должен мне ответы на остальные вопросы!

— Вот еще! — уперла руки в мягкие, пышные бока волшебница. — Услуги сверх оговоренного — за дополнительную плату. С тебя сорок золотых, фрателла.

— Как — сорок? — возмутился, в свою очередь, пелаверинец, — Ведь обычно ваше колдовство стоит двадцать!

— А сегодня у меня эксклюзивные расценки для искателей легкой наживы, — не моргнув глазом, парировала Вайли. — Плати или уматывай.

В голове у Бонифиуса защелкали костяшки счетов: золотая монета — добраться из Бёфери в Уинс-таун, серебряная — экипаж до Восьмого Позвонка, двадцать золотых госпоже Вайли, да если прибавить их к уже имеющемуся долгу Фила Пункера, да еще надо иметь в виду предстоящие расходы на успокоительные микстуры и коньяк, которые понадобятся фрателле после полетов на местном лифте…

— Обойдешься, старая ведьма! — выкрикнул Раддо раньше, чем успел осознать, что говорят его уста. — Хрен тебе, а не золото.

— Ну и на здоровье, — фыркнула волшебница в ответ, демонстративно складывая руки на груди.

Шипя о всяких там бабах, которые выучили пару фокусов, и туда же — колдовать берутся, Раддо сгреб с каменной глыбы мертвую руку Фила Пункера и с грацией взбешенного носорога вышел из апартаментов волшебницы вон.

Стоило Бонифиусу скрыться, мэтресса Вайли вылила на его еще не остывший след содержимое своей чайной чашки, прошептала заклинание (глаза у нее при этом вспыхнули зелеными огнями), потом подхватила свой костяной посох, украшенный фигуркой атакующего скорпиона и до поры до времени подпирающий стену в лаборатории; хлестко ударила скорпионом о пол, вызвав короткую зеленую волну, таинственным огоньком побежавшую за удалившимся мужчиной. Потом мэтресса Вайли прошептала еще несколько заклинаний и сотворила целую стаю маленьких черных скорпиончиков, с сухим стуком высыпавшихся из рук волшебницы на каменную глыбу и шустро разбежавшихся в разные стороны по определенным магессой делам.

После этого с довольной улыбкой мэтресса Вайли смяла в маленький шарик запутавшийся в себе призрак Филеаса Пункера, сложила получившийся сгусток тумана в нефритовую шкатулку, украшенную сложной резьбой, и, довольная собой, вернулась к прерванному чаепитию.

Мэтресса Вайли, что бы про нее не говорили в Восьмом Позвонке и за его пределами, была женщиной очень строгих моральных принципов. Она сама своих родственников не травила — хотя иногда очень хотела, — и другим не позволяла безнаказанно совершать подобные преступления. Поэтому она была лишь рада случайно вспыхнувшей ссоре с фрателлой Бонифиусом — дела пелаверинца всегда отличались беспринципностью и аморальностью, коробившими хрупкую душу некромантки.