Лана Туулли - Алхимик в Пустыне

— Э-эх, — с оттенком презрения произнес Раддо. — Додумался — убивать женщин! Пошел вон, ты меня раздражаешь…

Хрумп, тем не менее, не спешил покидать кабинет. Он схватил с тарелки фрателлы очередной кусочек, быстро прожевал его и, с набитым ртом, продолжил философствования:

— Почему это сразу — убивать? Я, вообще-то, мирный и хороший. А женщин люблю….

Раддо строго глянул на временного помощника, и тот, вздрогнув, очнулся:

— Хозяин, вы не о том подумали! Я ведь исключительно того-самого… лелею благородные помыслы!

— Лелей их где-нибудь в другом месте, а то мне тебя придушить хочется.!

— Я вам уже рассказал, как меня Огги с каторги вытащил? Счаз скажу. Смешно там вышло! Значит, меня и прочих хмырей везут в Тьюсс. Усадили, значит, на подводу, кто-то пешком следом тащится, а я сделал вид, что ногу набил, значит, сижу себе, отдыхаю. Мы уже почти до самого Тьюсса добрались, когда нас Огги догнал — он едет себе верхами, я, конечно, его сразу заприметил, но вида не подал. Через полчаса — смотрю, он посреди дороги с какими-то бабами буренавскими лясы точит. Они, значит, на телеге ехали, а Огги вроде как в них врезался. Кони уздечками зацепились, их растащить — плевое дело, да только та баба, которая помоложе, стала с Огги отношения выяснять. Кроет его на чем свет стоит, да так лихо, что у меня аж уши, как у ёльфа какого-нибудь, отрастать начали, так я ее заслушался. Тут дядька, который у охраны нашей за старшего был, усы, значит, поправил, брюхо под ремень спрятал, да пошел их разруливать. Эти бабы вдвоем такой ор учинили! — засмеялся Хрумп счастливым воспоминаниям. — Никто и не заметил, как мы с Огги смотались. Во-от, — протянул он, подхватывая остатки ужина, — А вы говорите, что я женщин не люблю. Да я их обожаю!..

— Ну-ну, — буркнул Бонифиус. Он, наконец-то, сумел найти нужные слова, дописал письмо, присыпал песком, чтоб высушить чернила, аккуратно сдул, сложил и теперь грел сургуч на пламени свечи. — Значит, так. Отнесешь письмо на станцию, отправишь в Луаз. Потом поспрашивай у магов, нет ли новостей из Омара, Аль-Миридо и Талерина. Вот тебе на расходы, — Раддо кинул пару мелких монет, — купишь новостной листок, если вдруг будет. И смотри у меня — делай всё быстро!.. А про то, чтоб тырить по мелочи, и думать забудь! — на прощание прикрикнул он на чересчур предприимчивого помощника. — Дамский, чтоб его, угодник… — заворчал Бонифиус. И вдруг задумался, глядя на пламя свечи. А ведь идея с «пощипыванием» мэтра Иллариана не так уж и плоха…

Придирчиво обдумывая «за» и «против» ограбления старого знакомого, фрателла потянулся к ужину… и принялся громко ругаться: разговорчивый и прожорливый Хрумп, оказывается, оставил хозяину лишь пару хрящей.

Вот и верь после этого людям…

Талерин, ресторация "Алая роза"

— выводили на два голоса Ньюфун и Огги. Гном и человек, обнявшись, сидели, подпирая опрокинутый стол. Черно-Белый Кот, после шестой порции копченостей согласившийся примерить сработанный Ньюфуном «доспех», распростерся рядом, выпятив вверх круглое после затянувшегося ужина пузо, отбросив в сторону хвост и вывернув круглую голову, наполовину спрятанную под каской. Глаза у Кота закатились, так, что из-под век были видны лишь молочного цвета белки. Дышал бедняга с перерывами.

А два собутыльника чувствовали себя прекрасно.

Возможно, слова в романсе, сочиненном в честь королевы Пруденсии знаменитым менестрелем из Шуттбери, были другими, но Ньюфуну и Рутферу в настоящий момент было не до поэзии. Им море было по колено. Ну, Ньюфуну, может быть, чуть повыше — но он сам в этом виноват!

Да, никаких сомнений. Какой-то частью своего мозга славный мастер из клана Корсдейл понимал, что поступил не слишком дальновидно — выяснив, что клиент хорошо платит за выпивку, гном стал экономить на качестве, постоянно повышая градус напитка. В итоге к одиннадцати вечера заезжий гость из Пелаверино пил жидкость, которая использовалась в кузнице для закрепления рисунков, нанесенных на металл.

— тенорком выводил Огги, а Ньюфун солидности ради дирижировал своей знаменитой кружкой — той самой, которую Далия подозревала в прямом сообщении с параллельными мирами, ибо налитое в нее пиво постоянно куда-то исчезало.

Спустившийся со второго (наполовину сметенного взрывом) этажа Айра, посмотрев на творящееся в обеденном зале безобразие, покачал головой и ушел ночевать в одну из кладовок под кухней; Джою Ньюфун выпроводил сам, еще когда находился в приблизительно трезвом рассудке — нечего младенцам мешать солидным гномам… ик!.. коротать вечерок за важной бесед… ик!.. ой…

Девушка что-то возражала, но Ньюфун так устал, весь вечер стараясь держать ее подальше от входа на кухню!.. Он драматическим шепотом потребовал, чтобы она спрятала в надежное место заработанное «ресторатором» за вечер, забрала свою кошку, вместе с гирями, а то что они по полу прыгают… Джоя послушно удалилась.

— Кис-кис-кис! — позвала она с лестницы.

Ньюфун подпихнул Кота, тот, покачиваясь, зазвенел «доспехом»: тот представлял собой сложное сооружение из стальных и бронзовых пластин с кольчужными вставками, своеобразной накидкой защищающей спину животного и крепящейся на шее, за передними лапами и на животе. Кроме «попонки» Кот обзавелся каской, лихо сверкающей начищенным до зеркального блеска козырьком. Сам головной убор, если честно, у любимца Напы не вызвал восторга — уши из-за него свернулись и оказались прижатыми к голове, но зато у каски был маленький, но очень острый шип, явно способный отравить жизнь всем окружающим. Оценив будущие беды, на которые он станет способен с этакой иголкой на голове, да еще защищенный гномьей сталью, где-то к середине веселого вечера ЧБК позволил подкупить себя дозой валерьянки и все-таки примерил и каску, и «панцирь».

С четвертой попытки Черно-Белый встал на лапы и тяжело поплелся на зов временной хозяйки. По лестнице он поднимался медленно-медленно.

— Споем еще? — спросил Огги.

— Не, я — работать, — отказался гном. Головой он старался не двигать, чтоб случайно не отвалилась.

— Как это — работать? Что, ты тут еще и ночным сторожем подрабатываешь?

— Нет, я тут немножко пороха взорвал… — честно ответил Ньюф. — Пойду чинить…

И он, величественный и важный, поднялся на короткие ножки, покачиваясь, добрался до дверей кухни; на этом его везение кончилось, и он рухнул, как невысокий, но тяжелый пенек, внутрь разгромленного помещения.