Светлана Багдерина - Иван-царевич и С.Волк

— Что это ты такое делаешь, Абу? — к их компании присоединился караванщик.

— Ты когда-нибудь слышал о старинном поверье, о мудрый Хасан, что чтобы вернуться еще раз в Шатт-аль-Шейх, надо бросить золотую монетку в этот фонтан?

— Да, естественно. Каждый раз так делаю.

И в фонтан полетела еще одна монета.

Чего не сделаешь, чтобы поддержать авторитет всеведения перед молодежью!..

— Абу, Хасан-баба, что там у вас интересного? — окликнули их из одного из караванов.

— Исполняем древний ритуал перед отправлением, — важно отозвался юнец.

— Какой ритуал? — заинтересовались в другом.

— А разве вы никогда о нем не слышали?..

Ворота с визгливым скрипом захлопнулись, старый чинар у забора содрогнулся и посыпал листьями. Старьевщик, вытерев рукавом засаленного халата пот со лба, оглянулся по сторонам.

— Ну, как? — коршуном бросился к нему человек в синем бурнусе, перепрыгивая через три ступеньки крыльца большого дома.

— Он в наших руках, брат! — изрезанное морщинами, как скомканный лист бумаги, загорелое лицо старьевщика озарилось торжествующей улыбкой, — Все, как мы и рассчитали! Надуть караван-сарайщика было парой пустяков. Хотя, почему надуть? Кувшин за котелок — все честно! — и братья расхохотались.

— Ну, где же он? — подпрыгивая от нетерпения, младший брат — Иудав, дипломированный черный маг третьей степени, нырнул в кучу хлама на телеге.

— Здесь, — откинув борт, одним движением руки старший брат, не менее дипломированный черный маг четвертой степени по имени Гагат, сбросил верхние слои, и на самом дне, среди дырявых тазов и гнутых стремян, во всей своей зеленобокой красе, пред ними предстал помятый кувшин.

— О, как он красив! В жизни ничего не видал прекраснее! — протянул к нему дрожащие руки Иудав. — Вот оно — наше могущество, наше богатство, наша власть над всем миром!.. Мы им всем еще покажем!.. Они у нас еще поплачут!.. Они у нас попляшут!..

Зашло солнце, и слуги зажгли факелы во дворе.

Серый безрадостно выловил из воды небольшое состояние, достаточное для покупки всего караван-сарая и его окрестностей в радиусе километра.

Иван так и не появился.

Вздохнув, в который раз отчаянно-безуспешно пытаясь придумать хоть какой-нибудь план поисков пропавшего друга, он натянул сапоги и направился к зданию.

И натолкнулся на старика.

Вернее, если быть точным, это старик налетел на него, выскочив внезапно из не успевшей еще прочно приклеиться к земле темноты и, обогнув его и даже не извинившись, прихрамывая и держась за поясницу, под скрип суставов, спешно заковылял дальше.

Впрочем, его "дальше" было не так уж и далеко.

Доскакав до мусорной кучи неподалеку от фонтана, старик коршуном набросился на нее и стал яростно расшвыривать, кряхтя, охая и горестно причитая, как будто в поиске случайно выброшенного семейного бюджета на тридцать лет вперед.

— Дедуль, — обратился к нему Волк, посочувствовав незадачливому пенсионеру. — Чего ищем-то? Может, помочь чего? Может, факел принести? Или лампу?

— Принеси, — бросил через дрожащее плечо старик, и снова чуть не с головой зарылся в хлам.

Когда лукоморец вернулся, кучи как таковой уже не было.

Повсюду — даже в фонтане — валялись и плавали ее бывшие составляющие.

А на ее месте лежал, скорчившись, растрепанный старик и плакал.

Волку стало не по себе.

— Послушай, дед, эй, дедуль! Ты там потерял чего, что ли? — осторожно тронул он за тощее плечо старика. — Деньги, что ли? Так дам я тебе денег, не убивайся ты так из-за ерунды какой-то! Сколько тебе надо?

— Уйди, отрок!.. Дай мне умереть в одиночестве!.. Мне теперь ничто не поможет!..

— Да что случилось-то?

— Его нет здесь… Нет!.. Его украли… Он пропал… Я погиб… Я погиб… — всхлипывал он, не слыша ни единого слова, обращенного к нему.

— Да перестань ты стонать, дед! — не выдержал Волк. — Не будь бабой! Можешь ты мне толком рассказать, что у тебя пропало, или нет?! Подумаешь, потерял! Найдется завтра! Утро вечера мудренее.

— Я могу не дожить до утра, о громогласный отрок, — прервав на секунду свои стоны и утерев грязным рукавом глаза, мрачно сообщил старик. — Насколько я знаю, без него я могу умереть с минуты на минуту. И это будет достойным наказанием за мою глупость и гордыню, да будет проклят тот час, когда пришла в мою бесталанную голову эта дурацкая идея!..

— Да без чего — "без него"-то?!..

— Без моего кувшина!..

Первым порывом Серого было расхохотаться, но он заметил при свете факела выражение лица старика, и смех костью застрял у него в горле.

— Какого кувшина?

— Моего кувшина. Я там живу. Я джин.

— Джин?.. Это такая вонючая водка?.. — уточнил лукоморец.

Мгновенно позабыв про свое бедственное положение, старик то ли с ужасом, то ли с надеждой уставился на него.

За много столетий ему первый раз приходилось объяснять одно и тоже очевидное явление два раза за два дня.

— Нет, о, гость из далекой страны, — медленно покачал он головой — то ли из-за дежа вю, то ли из-за остеохондроза. — Джин — это я. И мне никогда еще никому не приходилось растолковывать… вот уже целый день… и даже больше… кто такие джины.

Взведенная до предела нервная система Серого выстрелила.

— КОМУ ЕЩЕ?! — яростно ухватил он за грудки старика. — НЕМЕДЛЕННО ГОВОРИ, КОМУ ЕЩЕ!!!

— Вчера… Тоже чужеземцу… Его звали… Звали… Такое трудное иностранное имя… На "Н" начинается… Или на "В"… Нет, на "А"…

— Где он?!

— Кто, чужестранец?..

— Да!!!

— В кувшине…

— Чево?.. — хватка Серого от изумления ослабла, и старик смог, ойкая, опуститься на землю.

— Кхм… Извини… Я не хотел… так вот… Погорячился. Но у меня друг пропал. Иваном звать, — опустился рядом и Волк.

— Вот-вот! Кажется, это он. Иван. Как я и говорил.

— Что ты с ним сделал, старый пень?!.. — снова подскочил Серый.

— Я не хотел… Я хотел вернуться… Вскоре… Когда-нибудь… Может быть… Эта куча лежала тут сорок лет!.. И никто ее не трогал!.. Я погиб…

— Вот что, как тебя там…

— Шарад.

— Да. Шарад. Пойдем сейчас ко мне в комнату, и все по-порядку расскажешь, пока я тебя не убил.

Настал великий день и звездный час братьев, о котором они мечтали с самых младых ногтей, со школьной скамьи, как о манне небесной.

Возможно, не в последнюю очередь из-за своей мечтательности они и оставались на этой скамье гораздо дольше положенного остальным ученикам — сначала на дополнительные занятия, а, когда и этого оказывалось мало — на второй год.

Не то, чтобы они испытывали какую-нибудь склонность к творению зла вообще и к черной магии — в частности, но это была их семейная традиция, длинная династия знаменитых колдунов и чародеев, и, поэтому перед их отцом никогда не стояло выбора, какому ремеслу отдать учиться своих отпрысков. Хотя, на пятнадцатый год посещения родительских собраний, каждый раз с чувством невинно осужденного, ведомого на публичную казнь, он уже искренне жалел, что их семейная профессия — не погонщик верблюдов или подметальщик улиц.