Екатерина Соловьева - Ведьма 2

— Или отстань, или помоги, — разозлилась я.

Влад явственно хихикнул в моей голове, и глаза Грегори наконец-то приняли осмысленное выражение. Почему-то первое, что он сделал, это приник губами к моей руке. Ну, спасибо тебе, любимый, ты оставил в сознании постороннего человека неизгладимый след твоей любви ко мне. Я тяжело вздохнула, перегнувшись через стол, чмокнула Грегори в щеку и встала, выставив вперед ладони и, оборачиваясь вокруг себя, навела морок на всех присутствующих. Дав всем приказ очнуться через тридцать секунд, торопливо подхватила сумочку и кинулась к выходу. Пока все замерли ледяными статуями, я успешно покинула ресторан, весьма недовольная собой и окружающими. Но зато… зато через день я уже буду в Верхоянске и ближе к ночи в объятиях любимого мужчины.

В Верхоянске нас встречал Ратмир. Измученная многочасовыми перелетами, я не сразу заметила, какой он хмурый, сумрачный, озабоченный. К тому же, Руславчик, несмотря на всю кипящую в нем Силу, просто валился с ног, беспрестанно зевая и хныкая. Слава Богам, что старшего ребенка я оставила у родителей в Люксембурге, иначе сейчас мне бы пришлось тащить обоих мальчишек на себе.

Так вот, Ратмир производил странное впечатление. Он выглядел вымотанным, прятал глаза и закрывался от меня щитами. До самого дома, который он снял, ожидая нас, я честно молчала, но как только мне удалось накормить и дотащить до кровати на ходу засыпающего ребенка, я тут же приступила к допросу с пристрастием. Ратмир уклонялся от ответа, что-то невнятно бормоча. Я начала злиться. Ненавижу, когда от меня скрывают информацию. Пусть лучше ужасная правда, чем незнание. И вдруг воздух на середине комнаты взвихрился, и из черного тумана вывалился Влад. Он принял меня в объятия, закружил по комнате, покрывая мое лицо поцелуями и с обожанием глядя мне в глаза, а Ратмир облегченно скрылся за дверью. Около часа мы не могли оторваться друг от друга, пользуясь тем, что малыш спит, а Ратмир испарился в неизвестном направлении. Всю свою пылкость и нежность мы отдавали друг другу, перемещаясь из ванной комнаты в спальню, потом в гостиную и затем опять в ванную. Мое сердце билось уже где-то у горла, голос охрип, кожа горела от его многочисленных поцелуев, мышцы болели, глаза плохо фокусировались. Он заботливо вытащил меня из ванны, завернул в полотенце и отнес в постель. Укрыл меня одеялом и не отпускал мою руку, пока я не заснула.

Мне снились странные, тревожные сны. Передо мной кружились лица бабушки, Магистра, Белки. Они все пристально смотрели на меня, словно чего-то выжидая. А за тонким стеклом проступали силуэты. Я пригляделась и поняла, что это Мирослав и его второй маленький сын. Они стучали в стекло, звали, рвались пройти сквозь него, но им не удавалось. А я не знала, что должна делать, помогать им, или, наоборот, препятствовать в этом. Я пыталась что-то сказать, но слова стекали с моего языка тягучими вязкими каплями, не укладываясь в предложения. Меня не понимали, я не могла донести до людей свою мысль. От отчаяния я шарахнула кулаком по странному стеклу, но даже трещинки по нему не пробежало. Я проснулась, потому что Влад просунул свои руки мне подмышки, обхватил мою спину и нежно целовал мои глаза, пришептывая приговор. Я вырвалась, отодвинулась от него и, чуть не плача, начала взахлеб рассказывать сон. Но он остановил меня, прижал мою голову к своему плечу, зарылся пальцами в волосы и очень осторожно произнес:

— Милая, сначала я кое-что тебе расскажу. Дело в том, что мне не удалось снять проклятие с брата. Такое впечатление, что это проклятие кто-то подпитывает. Ну не могла обычная женщина наслать такой силы анафему. Я смог только приостановить его разрушающее действие. Но твоя подруга…

— Что случилось? — страшное предчувствие кольнуло меня.

— Она погибла, — видя, как расширяются в ужасе мои глаза, Влад торопливо продолжил. — Я уже ничего не мог сделать, прости. Она слишком любила его. Она отдала ему всю свою энергию. Белка чуть не угробила собственного ребенка, пребывая в желании спасти Славку. Я еле успел вытащить мальчишку, а с ней все уже было бесполезно. Она просто принесла себя ему в жертву.

— О, великая Макошь, — только и прошептала я.

— Я уже похоронил ее, прости.

Я спрятала лицо в ладонях. Невероятное чувство вины навалилось на меня. Я не вытащила ее отсюда, я не попыталась даже разобраться в истинной причине ее безумной любви к Мастеру. Возможно, это был какой-нибудь сложный приворот или темная страсть, от которых я, если бы захотела, сумела ее избавить. Но я вся погрязла в своих делах и эмоциях, я даже не попыталась! А теперь она ушла, и я уже ничем и никогда не смогу ей помочь. Я плакала, проклиная все на свете. Сколько еще ошибок я совершу на пути моей магической практики? Сколько еще людей и магов пострадают из-за моего неумения, невнимательности, равнодушия? Влад жалел меня, молча обнимая и поглаживая по волосам. Он тихонечко сплетал вокруг меня заклинание настроения, не решаясь на какие-то более кардинальные меры, понимая, что мне надо это переварить, переболеть и отпустить. Всхлипнув последний раз, я решительно вытерла глаза:

— Когда мы едем?

— До них полета несколько часов. Но ты ведь никогда не перекидывалась в птицу. Да и Руславу очень рано это делать. К тому же, мы поедем со снаряжением. Тебе надо подготовиться, взять книги, травы и так далее. Мы поедем на моторке до ближайшей деревни. Ну, а дальше пешком. Или возможны варианты приручения животных.

— А ты теперь летаешь птицей? — поинтересовалась я.

— Ястребу легче находиться в населенном пункте, ты же понимаешь.

Я, конечно, понимала, но еще никогда не видела его в образе ястреба.

В доме появился Ратмир. Увидев мое заплаканное лицо, все понял, но, похоже, даже обрадовался, что не ему пришлось нести мне дурную весть. Он обнял меня:

— Прости, девочка. Мы сделали все, что могли. Влад даже Ярополка призывал, — Учитель упорно называл Высокого Магистра по имени. — Но оживить ее уже было нельзя. Тело без капли энергии, представляешь? Я даже думаю, что она смогла искупить преступление Мирослава. И уж свою карму подчистила точно.

— Я виновата перед ней, Ратмир. Я не сделала ничего, чтобы вытащить ее.

— Не говори так, — возложил он руку мне на голову, посылая успокаивающие импульсы. — Она не хотела, чтобы ее вытаскивали. Она была счастлива, что оказалась там, в этой глуши, один на один со своим любимым. Она была счастлива, что может отдавать ему свою энергию. Она никогда и нигде не чувствовала себя счастливей. И если бы ты привезла ей помилование, она бы отказалась возвращаться.