Кассандра Клэр - Draco Veritas

Посмотрел на звезды и спустился вниз.

Все это было очень странным.

Слежка принесла определенные плоды: между ним и Поттером, и впрямь что-то было: они старались побыть вместе каждую свободную минутку. Они вместе занимались. Фехтовали. Когда Драко получил на экзамене по зельям сто десять процентов, он похвастался Гарри. Тот в ответ сказал что-то язвительное, и Драко пнул его в голень. Когда Гарри обзавелся модернизированной моделью метлы, он пришел и продемонстрировал её Драко. Тот в ответ тоже сказал что-то язвительное, на что Гарри затолкал в карман Драко бумагу, в которую метла была упакована. После этого Драко взял и выкинул метлу в окошко. Пролетев несколько этажей, она приземлилась на жалобно взмяукнувшую миссис Норрис. Драко взорвался хохотом, и Гарри оттащил его от окна.

Где-то в это время Блез узнала, что Гарри Поттер также является обладателем мантии-невидимки.

Но они никогда не прикасались друг к другу — в ТОМ смысле. Им было легко и спокойно друг с другом, Блез раньше не замечала такого у мальчишек. Когда однажды, занимаясь, Гарри уснул в библиотеке, Драко взял его перо и с выражением ликования и безумной радости на лице исписал всё его предплечье похабными выражениями. Когда Гарри хотел, чтобы Драко умолк, он просто закрывал ему ладонью рот. Так что — да, они прикасались друг к другу: толкались, дёргали друг друга за шиворот, таскали друг у друга записки, ели с одной тарелки — словом, в их поведении не было ничего, что могло бы подтвердить эту оскорбительную сплетню.

Блез расстроилась: она не могла классифицировать их отношения, не могла понять их. Если он спит с Поттером — это одно. Да, несколько странно, — и, тем не менее, это можно понять: Гарри великолепен, а этими глупыми мальчишками, как правило, движут гормоны. Но, судя по всему, всё куда серьёзнее. И, коль скоро это куда серьезнее, то, похоже, тут попахивает ошибкой Драко. Осознанным решением. Предательством.

И Блез, словно одержимая, стала следить за ними и на людях — но на публике они были прежними, брутальными и жесткими в отношении друг друга. Эта демонстративная пародийная враждебность казалась ей странной — словно она наблюдала, как кто-то уродует безобразным граффити прекрасную картину. Она могла только гадать, как они всё это выдерживают.

Однажды, во время Зелий, она вдруг заметила, как Драко улыбнулся, уставясь в стол, словно ему пришло на ум нечто забавное. Она бросила привычный взгляд в сторону Гарри, сидящего в другом конце класса, — и была поражена: тот улыбался точно так же. Они не смотрели друг на друга, у них не было явных причин для веселья… в следующие дни она все чаще и чаще замечала их одновременную реакцию… определенно, если бы такое было возможно… но нет, этого не бывает: не могут же они заглядывать в разум друг друга.

Она боялась сойти с ума, эта огромная тайна распирала её. Возможно, ей стоит сказать Драко о том, что она всё знает. Конечно, он мог за это свернуть ей шею… — и, тем не менее, она уже почти решилась, когда поняла, что не является единственным человеком, который в курсе происходящего.

…Начался урок Заклинаний, все уже заняли свои места, когда в класс в смятении вбежал Колин Криви и громким шепотом сообщил профессору Флитвику, что Гарри Поттер пропустит урок, потому что получил травму на тренировке по квиддичу и сейчас находится в лазарете.

И тут мгновенно произошли два события. Блез метнула быстрый взгляд на развалившегося за своим столом Драко. Он едва шевельнулся, но начал бледнеть на глазах и стиснул руку с такой силой, что острие пера впилось ему в ладонь. И тут она заметила, что кое-кто ещё сделал то же, что и она: Рон Уизли повернулся и уставился на Драко, на что последний метнул в него яростный взгляд и почти незаметно мотнул головой — и Рон, кусая губы, сел ровно.

Блез не успела удивиться, как открылась дверь, и вошла Гермиона Грейнджер. Она что-то негромко сказала профессору и двинулась на свое место рядом с Роном. Когда она проходила мимо, её сумка задела стол Драко и сшибла на пол его книгу.

— Грязнокровка криворукая, — прошипел Драко.

Гермиона с яростью взглянула на него:

— Кретин, — она громко хлопнула поднятой книгой об стол и, тряхнув волосами, пошла на свое место. Только тот, кто пристально — как Блез — наблюдал за ними, мог бы заметить, что между страницами книги теперь появился клочок пергамента, которого ранее там не было.

Позже она забралась в сумку Драко и нашла записку, которая гласила: «С Гарри всё хорошо, он просто сломал запястье, выпендриваясь в полете. в лазарет не ходи, там сейчас полно народу. И насчет страницы в учебнике по Защите ты ошибся — четырнадцатая, а не одиннадцатая. с тебя сливочное пиво. с любовью — Гермиона».

С любовью — Гермиона?!

Смятение Блез обратилось в кипящую горечь. Теперь, глядя на Драко и Гермиону, она увидела, как они смотрят друг на друга, как он смотрит на эту отвратительную уизливскую сестрицу, — и она поняла, что это совсем не то, что она себе напридумывала, — это был жуткий, грандиозный гриффиндорский заговор. Словно им мало того, что шесть лет подряд они выигрывают Кубок Школы! Теперь они хотят украсть у их факультета Драко Малфоя! Драко — самого лучшего из них, самого умного и красивого, который всегда давал слизеринцам повод для гордости, хотя они и оставались без этого чертового Кубка школы по квиддичу.

Мысль об этом была ненавистна, с этим невозможно было смириться, невозможно было понять и, вертясь ночью в кровати, мучаясь от бессонницы, она вдруг осознала, что это куда больше, чем просто позор для факультета, куда больше, чем ужас, ожидающий Драко, когда остальные слизеринцы сообразят, что к чему. Куда больше, чем гнев Пожирателя Смерти.

Мягкость, появившаяся у Драко в последние месяцы, — это была не просто мягкость; он потускнел и затупился, это мог заметить любой, кто по-настоящему знал Драко. Мечтательность в глазах, улыбка без намека на былую жестокость, голос, лишившийся своих металлических ноток. И все это было потому, что он любил их. Он, Драко Малфой, никогда никого и ничего не любивший, — ни человека, ни место, ни предмет — он любил.

Но не её.

А ведь она всегда оправдывалась именно тем, что он просто не способен полюбить, — и вот, теперь она точно знала, что это не так. Они изуродовали его собственной гуманностью, они испакостили её прекрасного ледяного принца, — теперь он стал таким же, как и они, таким же, как и все остальные. Да, и к тому же — он не хотел её. Она больше не верила ни в него, ни в свой факультет — она больше не верила в то, что совсем недавно казалось ей важным.

Все, что лежало в основе её взглядов и убеждений, враз рассыпалось пылью. И пыль эта была бледно-зеленой — цвета глаз Гарри Поттера.