Кассандра Клэр - Draco Veritas

Гермиона отпустила Гарри и поднялась.

— Рисенн не виновата. Я прикинулась мёртвой.

— Уж не сомневаюсь, грязнокровка, — Люциус поднял палочку, — тебе скоро и прикидываться не придётся…

— Нет, Люциус, — остановил его Вольдеморт, — пусть живёт: одним гостем больше. Взять их, — рявкнул он, и вынырнувшая из-за плеча стража рванулась к подросткам. — И помни — твой друг-прорицатель прикован в Церемониальном Зале, — заметил он, увидев, как рука Гарри дёрнулась к мечу. — Тронешь хоть одного из моих стражников, вообще попробуешь сопротивляться — и я медленно порву его на части. Медленно.

Гарри обмяк, его лицо стало маской. Двое стражников подошли к нему, ещё двое схватили Гермиону. Драко повернулся к Джинни. Он был бледен как бумага, но глаза его горели.

— Джинни, — начал он, взяв её за плечи, но тут стража добралась и до него, оттащив прочь. Пленников толкнули вперёд, едва дав переступить через распластавшуюся на полу Рисенн. Следом отправились Вольдеморт и Люциус, позади которых плёлся Червехвост.

Джинни уже начала гадать, поведут ли и её стражники, или она останется здесь, одна среди мертвецов, когда рядом возник Том. Он внезапно вцепился в её руку, погрузив пальцы в мягкую плоть. Пошатнувшись, она не справилась с собой и закричала.

— Джинни, — его голос более всего походил на шипение, — моя глупая дурочка Джинни… Ты моя и только моя, разве ты не понимаешь?

— Да, — она взглянула ему в тёмно-синие глаза, кажущиеся развёрстыми ранами на этом прекрасном лице, на бесчувственную линию рта. Она увидела гнев, за которым пряталось что-то ещё — яркая, острая боль.

…Я сделала ему больно… Я действительно сделала ему больно…

«Он любит тебя, — сказал тогда Драко, — на свой отвратительный манер, но он любит тебя».

Боль невозможной любви. Джинни знала этот взгляд:

— Я твоя, Том.

— Я видел твою ленту у него на запястье, — он с силой тряхнул её, — будто рыцарь… Или же это и есть твой рыцарь на белом коне? Он собрался спасти тебя, Джинни?

Джинни покачала головой.

— Ты моя. Ты всегда будешь моей. Я вырвал тебя из своей плоти, чтобы превратиться в того, кем должен был стать, я то, что ты вырвала из своей плоти, дабы привести меня в мир: вся ненависть и ярость, вся твоя отравленная любовь. Ты никогда не cможешь принадлежать никому, кроме меня! — почти истерически выкрикивал он, вытаращив полубезумные глаза. — Я видел, как ты на него смотрела, я этого не допущу! Ты моя, и я сделаю тебя своей после церемонии — навеки моей. Ты поняла?

— Ты можешь сделать меня своей сейчас.

Ей показалось, будто он свернёт ей шею прямо тут, не сходя с места, наплевав на все последствия. Или же возьмёт её, выполнив просьбу — нечто, о чём ей и вовсе думать не хотелось, хотя, ежели этим можно предотвратить его обожествление, возможно, оно того и стоило.

Вместо этого он расхохотался, и хватка ослабела.

— Ты дразнишь меня, моя Джинни, — коснувшись поцелуем её лба, словно поставив свою метку, он и вовсе отпустил её, просто взяв за руку. — Хорошая попытка.

Джинни промолчала. Рука в руке Тома, она пошла с ним по коридору — медленно, ибо перед ними волокли Гарри, Драко и Гермиону, следом за которыми шествовал Вольдеморт с палочкой в руке и Люциусом рядом. Свернувшаяся на полу Рисенн не шелохнулась, когда они прошли.

…Вот она, финальная битва, — подумала Джинни. — Как всё и было предрешено. Где мы либо умрём, либо уцелеем, где мы либо спасём мир, либо провалимся с ним в тартарары. Вот он — конец.

Вскинув голову и уставясь строго перед собой — ни единого взгляда по сторонам — она зашагала вперёд. Что бы ни случилось, они будут все вместе — она, Гарри, Гермиона, Рон, Драко… Сколько повидали они в прошлом — и всегда побеждали.

Она не взглянула на Червехвоста, плетущегося вдоль стены, чья серебристая рука мерцала в темноте. Он кинул недовольный взгляд на её уизлевскую шевелюру и фыркнул:

— Вот ведь… Похоже, нам нужна ещё парочка-другая наручников…

Рон увидел: двери Зала распахнулись и вошёл стражник, волоча яростно извивающуюся, брыкающуюся и лягающуюся пленницу, каштановые локоны которой не давали юноше рассмотреть её лицо.

…Гермиона! — осознал он с невероятным облегчением; насколько это было возможно, подполз и выглянул из-за края платформы. — Я знал, знал, что с ней всё будет хорошо!

За Гермионой появился подавленный Гарри со связанными за спиной руками, следом — Драко. Последний был весьма взъерошен, и его угрюмый вид ясно говорил о том, что он утратил надежду на лёгкий выход из этой передряги.

Гермиона шипела и плевалась, что-то вопя о том, что желает быть прикована рядом с Гарри, — в результате её, естественно, прикрутили к стене на самом краю, в стороне от остальных.

…Что-то на неё это не очень похоже, — отметил Рон, однако мысль едва ли задержалась в его голове, потому что тут он увидел Джинни. В отличие от прочих, при ней охраны не имелось — если, конечно, не считать охраной темноволосого Тома Реддла.

И тогда как остальные вид имели затрапезный и порядком измочаленный, то, облачённая в синий атлас, по которому струились рыжевато-золотистые волосы, Джинни буквально лучилась. Она не выказала никакого сопротивления Тому, тщательно заковавшему её в кандалы подле Гарри, — тот поприветствовал гриффиндорку сдержанным кивком. Драко, размещенный между Гермионой и Гарри, и вовсе не взглянул в её сторону, когда Том, склонившись, однако не отрывая от девушки пристального взгляда, сомкнул наручники на тонких запястьях.

…Мамочке бы это не понравилось, — истерически оценил Рон, когда Том шагнул назад, дабы со стороны оценить результат своих трудов.

— Весьма соблазнительно, — подытожил он наконец. — Будто Андромеда в ожидании Гидры.

— Не Гидры, а Кракена [1], — встрял Драко, закатив глаза к потолку.

— Ничего подобного, — заупрямился Том. — Это была Гидра.

— Кракен, сказано же. Эх ты, сопляк-недоучка. Можешь мне не верить, но книги созданы не только для того, чтобы увековечивать в них твою бездарную суетливую юность. Некоторые люди — страшно подумать — их просто читают.

Том посмотрел на Вольдеморта:

— Можно, наконец, выпустить ему кишки?

Люциус отрицательно покачал головой.

— Пока нет. Он ещё может нам пригодиться, — загадочным тоном пояснил он.

Губы Тома дрогнули, однако он промолчал, изыскав возможность ответить без слов: внезапно наклонился и с силой впился поцелуем в губы Джинни. Видя, как оцепенела сестра, Рон внезапно вспомнил, какой она явилась к нему в видении: мёртвая, со сломанной шеей, разметавшаяся на кровати в алом пламени волос.

Он отвернулся.

* * *

Джинни смотрела в спину отходящему от неё Тому, все ещё чувствуя на губах горечь его поцелуя. Она прекрасно осознавала, что могут думать о ней остальные — за исключением Гермионы: кто-кто, а та непременно должна понимать. В конце концов, Джинни же просто следовала её указаниям, а вовсе даже не хотела Тома, не вожделела его прикосновений — как, собственно, не мечтала и о холодящей запястье стали, не смаковала сладкий яд его красоты.