Кассандра Клэр - Draco Veritas

Люциус рассмеялся:

— Коли желаешь предречь мне смерть…

— О, нет, не твою, отнюдь не твою.

— Драко… — начал Люциус.

— Нет, — снова перебил Рон, — и не его. Вернее, не только его. Ведь он — не всё, что заботит тебя, не всё, что потерял ты, позволив Тёмному Лорду уничтожить часть, делавшую тебя человеком. Твоя семья. Честь. Имя Малфоев. В один день совесть не отмоешь и вину не искупишь, особенно если и особого желания-то не имеется. Пусть Тёмный Лорд вернул тебе то, что когда-то отнял, однако в день, когда зло оканчивает свои дни на этом свете, приходит пора воздаяния. Оно само тебя найдёт, можешь мне поверить. Тёмные тени сгущаются вокруг тебя — я даже сейчас это вижу.

Люциус не шелохнулся, лишь обведённые красным глаза блеснули, когда он взглянул на Рона.

— Не очень-то похоже на пророчество.

— Это только начало. Слушай — я расскажу тебе остальное.

И он рассказал, глядя, как меняется в лице Люциус. Слова обрисовали картину оставшихся Малфою-старшему дней и полной ужаса жизни — не только того ужаса, что накрыл Люциуса и его семью, но и того, который он, отчаявшись, нёс остальным. Рон вещал о крови и смерти, о навеки очернённом имени Малфоев, об Имении, обращённом в груду развалин, о разбросанных и уничтоженных сокровищах, насчитывавших не одну тысячу лет. Он вещал о возмездии, и унижении, и стыде. Он распинался, видя, что Люциус верит каждому его слову, и Рон осознал — змей в башне был прав, говоря, что даны ему иные способности, кроме как видеть будущее.

Он умолк лишь тогда, когда понял: говорить больше нет нужды, дело сделано. Люциус смотрел на него, будто из пропасти.

— И что — ничего нельзя сделать? — спросил он.

— Выход есть, — сказал Рон. — Но он не для трусов.

— Что угодно.

Рон протянул тускло поблёскивающий Terminus Est и, будто во сне, Люциус принял меч.

— Это сына?

— Его. И если можешь сделать хоть что-то хорошее во всей своей злой и бессмысленной жизнишки, — сделай.

Рон развернулся и вышел из комнаты, даже не взглянув на старика, что остался за спиной держать в трясущихся руках отточенный клинок. Гриффиндорец закрыл дверь и замер у стены, пытаясь не дать жалости взять над собой верх. Изнутри не донеслось ни звука — ни вздоха, ни вскрика, ни клацанья упавшего меча. Только из-под двери выползла тонкая струйка крови.

И Рон понял: всё кончено.

* * *

Гарри не идёт. От горького осознания этого у Гермионы перехватило горло.

Драко поморщился, и рука больно сжала её ладонь.

— Не уверен, что соглашусь с поэтом, вопросившим «Смерть, где же твоё жало?», — хрипло произнёс он. — Мне кажется, она очень даже жалит…

— Тебе больно? — Гермиона склонилась ниже.

Жилка на его запястье пульсировала всё чаще и слабее.

…В последний раз, — с ужасом осознала она, — в последний раз я вижу трепет его ресниц, когда он говорит, и приподнятый уголок губ, и тонкий рот, и поворот головы, и прячущийся в голосе смех… Я всё должна запомнить, я всё должна передать Гарри, если он не успеет прийти вовремя… Гарри! Гарри, умоляю — быстрее!

— Будто пополам разрывают… — поделился Драко. — Не разрывают даже, а растягивают, — он осёкся и снова заперхал кровью. — Вкус яда, — удивлённо сообщил он и взглянул на Гермиону, будто бы действительно мог её увидеть. Глаза светились, но как-то отражённо, будто свет шёл откуда-то извне. — Одна душа в двух телах… Как она сказала…

— Не понимаю, — тихо произнесла Гермиона.

Он снова закашлял, прикрыв рот рукой, когда же он отнял её, ладонь покрывала серебристо-розовая кровь. Она схватила, стиснула его мокрые пальцы.

— Просто отдохни… — она осеклась — кажется, какой-то звук? Точно: звук шагов, быстро приближающихся шагов, отзывающихся дробным эхом. — Это Гарри… Несомненно… — она с силой стиснула пальцы Драко, сердце сжалось в ожидании.

Он не ответил.

Она взглянула на него.

Закрытые глаза. Ресницы легли на скулы, более не колеблясь от неровного дыхания. Она отпустила его руку — и та безвольно выскользнула, упокоившись на груди — пальцами на ключице.

Будто он просто спит.

— Ох… — в груди Гермионы не осталось ничего. Пустота. — Ох, Драко.

* * *

Гарри заблудился. Крепость представляла собой бесконечный лабиринт коридоров, извивающихся, будто кишки гигантской змеи. Все они были похожи друг на друга: серые стены, серый пол.

Он бежал с гриффиндорским мечом в руке, огибая углы; и грохот собственного сердца в ушах становился всё оглушительней, звуча так же громко, как и грохот ботинок по полу. Вой в голове усиливался, уже причиняя боль.

Он пытался внушить себе, что паника абсолютно беспричинна — ведь он буквально только что видел Драко в Церемониальном Зале — потрясённого, но очень даже держащегося на ногах. Он твердил себе это под свист собственных вдохов и выдохов, он мчался, пока перед глазами не запрыгали чёрные точки. И только вылетев из-за сотого по счёту угла, он наконец-то увидел Гермиону.

Она сидела у стены, и длинные каштановые локоны закрывали лицо, стекая по содрогающимся плечам. В руке упавшей звездой горела палочка, вторая рука обвилась вокруг Драко, и волшебный свет заливал их с яростью огней рампы, позволяя увидеть всё до мелочей: голову Драко на коленях Гермионы, сияющую бахрому его опущенных ресниц, упавшие на лоб волосы, отливающие оловом, раскрытую ладонь на груди, царапины на коже.

…Он просто уснул, — подумал Гарри в безумном озарении, и Гермиона, будто услышав его слова, подняла голову. Губы её затряслись, он увидел прилипшие к мокрым щекам волосы. Она отпустила палочку, простёрла к Гарри руки и медленно покачала головой, отвечая на вопрос, который так и не был задан вслух.

Из руки Гарри выскользнул и резко лязгнул по камням меч, загудев эхом похоронного колокола.

Примечание автора: Прежде чем приступить к чтению, обязательно убедитесь, что вы читали обе части Главы 15 — и первую, и вторую. Если это не так, вернитесь к предыдущей главе и прочитайте ее всю, целиком, а иначе вы ничего не поймете.

Подсказка: Если вам непонятно, почему эта глава начинается с похорон — значит вы, скорее всего, не прочитали полностью главу 15.

Примечание переводчика: прощальная речь на кладбище — из Первого Послания апостола Павла к Коринфянам

Глава 16. Дух и Буква Закона

Мне думалось — я океан переплыву, Коль буду знать — меня готовы встретить. Мне думалось — я океан переплыву, Измерю бездны всех морей на свете, Оковы разорву и дотянусь к тебе. Наверно, я влюблен. Наверно, я люблю. Таков любви закон — и дух его, и буква.

yo la tengo

Со стороны озера налетали порывы пронизывающего ветра, беспокоя высохшую мёртвую траву между могилами. На выстуженной земле кое-где еще лежал снег, хотя сосульки уже начинали таять, слезами стекая по щекам украшающих крыши гробниц статуй. Голые ветви деревьев сплетались ажурными кружевами на фоне льдисто-голубого неба.