Кассандра Клэр - Draco Veritas

— Готов?

— Я не… — но ножницы щелкнули, и он послушно замолчал. Гермиона пыталась стричь его как можно ровнее, но, честно говоря, она совершенно не умела это делать, так что единственное, о чем она мечтала, — не откромсать ему ухо и не выстричь плешь.

Гарри был подозрительно тих: то ли замер от удовольствия, то ли оцепенел от скуки. Но она-то уж точно не скучала. Все эти прикосновения к нему… Одна рука под его подбородком, вторая — в волосах, его ноги меж ее колен, которыми она касается его бедер… И этот легкий запах от него — мыльный запах мальчишки-чистюли… Он поднял глаза — эти зеленые глаза с темными ресницами, которые она просто обожала.

— Сюда… — его голос был чуть хрипловат, она взял ее за талию и притянул к себе — она почти уселась на него верхом, его глаза находились на одном уровне с ее грудью…

О, дорогой… Получается?… Хм, похоже, получается…

Гарри снова завозился на своем стуле.

— Сиди тихо, — велела она, но ее голос предательски сорвался. Он отпустил ее талию и поймал ее запястье. Ножницы выпали из руки и тихо упали на ковер.

— Гермиона… — он потянул ее к себе.

Она поцеловала его — так настойчиво и сильно, что ей стало немного больно — и к ее удивлению, он открыл свой рот, встречая ее поцелуи, ожидая ее прикосновений. Ее руки спустились ему на плечи, сомкнулись за его шеей. Она опустилась ему на колени, обвив свои ноги вокруг его, прижалась к нему грудью — и почувствовала, как стучит сердце под его тонкой майкой.

— Гермиона, — хрипло повторил он ей в ухо, стискивая руками ее спину. Вот его губы коснулись ее щеки… уха… и скользнули к такой нежной и чувствительной шее… Его ногти почти царапали ее — руки скользнули к талии, нырнули под рубашку… добрались до лифчика и прочертили линию вдоль его края…

Гермиону затрясло. И от удивления тоже: кто бы мог подумать, что Гарри вдруг окажется таким резвым! Но наконец-то он здесь, по-настоящему здесь — его пальцы оставляли на ее коже раскаленные круги… она была поражена: что же с ним случилось, если в момент все словно перевернулось?… Это был просто Гарри — и его десять пальцев писали на ней эти десять огненных нот, он хватал ртом ее губы, словно задыхался, а она была чистым кислородом… она откинула его голову назад… и опрокинулась. Вскрикнув, она все же успела вывернуться из-под него и вместе со стулом полетела на пол.

Они шлепнулись на ковер — смех, вздохи, перепутанные руки-ноги — лишь мгновение спустя Гермиона осознала, что смеялась только она одна, Гарри даже не улыбался, он вытаращил глаза с выражением такого неподдельного ужаса на лице, в них полыхало такое пламя боли, что смех замер у нее в горле.

— Гарри?… — вздохнула она, пытаясь сесть. — Гарри, что не так?…

Он затряс головой и отодвинулся от нее.

— Что мы делаем? Что ты делаешь?!

— Я? Целую своего парня, — Гарри закрыл лицо руками. — Моего парня, — в ее голосе зазвучал гнев, — который со мной почти не говорит, почти не замечает…

— Неправда, — Гарри убрал руки от лица, нащупал на столе очки и надел их, — я просто ужасно занят, вот и все.

— А я, значит, не занята! Между прочим, я староста, Гарри, у меня куча факультативов и групповых занятий — но всегда есть время для тебя! Однако ты, похоже, вовсе не желаешь проводить это время со мной!

— Гермиона, — голос Гарри стал резким и твердым, глаза за стеклами — холодными и отчужденными, а подбородок упрямо выдвинулся вперед. Он никогда так не смотрел и не разговаривал с ней.

Да мы ругаемся? — оцепенев, подумала она. — Это еще что такое?… Все ругаются… Но, кажется, тут дело совсем в другом…

— Гермиона, оставь…

— Это все из-за лета, да? — спросила она дрогнувшим голосом. — Я знаю — мы все прошли через этот ад, это было просто ужасно…

— Гермиона, ты не знаешь, — перебил он, и голос его был холоден, как иней на оконном стекле.

— Ну так расскажи мне.

Гарри колебался. Он сидел, прислонившись к креслу, отодвинувшись от нее, весь растрепанный и распаленный — поцелуями и гневом. Их глаза на мгновение встретились — и старая связь между ними ожила и снова затрепетала… но Гарри отвел глаза, и все исчезло.

— Оставь, Гермиона, — попросил он. — Пожалуйста…

— Нет, я этого не оставлю.

— Нам не о чем разговаривать, — Гарри поднялся на ноги, провожаемый остолбенелым взглядом Гермионы.

— Но Гарри…

— Оставь меня в покое! — рявкнул он, и ужас от того, что Гарри заорал — по-настоящему заорал на нее — поверг ее в ступор. Она не проронила ни звука, не шевельнулась, когда он закинул себе за спину свой красный плащ и вышел через портрет.

* * *

Гарри едва соображал, куда он мчится по ступенькам — полутемные коридоры, холл, двери школы — его захлестывала безрассудная, беспричинная ярость, родившаяся из этой неясной, ослепляющей боли, — он ощущал ее физически. На кончиках его пальцев все еще жило ощущение нежной кожи Гермионы, во рту все еще был вкус ее губ, перед глазами все еще стояло выражение ее лица, когда он рванулся к двери…

Ну так расскажи мне…

Нет, я этого не сделаю…

Холод бладжером ударил в него, лишь только он сделал шаг на улицу; Гарри поплотнее запахнул мантию — не помогло, мороз обжигал губы, глаза… Вот лестница позади — под ногами заскрипел снег. Куда он шел? Он не имел ни малейшего представления.

Замерзший мир вокруг был прекрасен в этой сверкающей серебром черноте, стальное небо искрилось. Вдали зубчатой стеной виднелась опушка Запретного Леса. Гарри захотелось раствориться в этом холоде, в этой темноте, ему хотелось одиночества — чтобы не думать ни о ком, ни с кем не говорить…

С ним прежде этого никогда не случалось, присутствие Рона и Гермионы никогда раньше не казалось ему проблемой, он не мог понять, когда с ним произошел этот странный сдвиг — теперь он едва выдерживал общество Рона, не отвечая на его вопросы, а рядом с Гермионой испытывал вину, боль и стыд…

Он брел по снегу. Снег шел с обеда и укрыл всю землю, спрятав все пути-дорожки, оставив только тени… Наверное, он единственный живой человек, чертивший сейчас свою дорожку по белой коже снежной пустыни…

И вот он уже у края Запретного леса… Он вспомнил, как на первом курсе — дрожащий от ужаса, с плетущимся позади разозленным Драко Малфоем — был здесь впервые. Ему было одиннадцать. Кажется, что это было сто лет назад…

Подняв руку, Гарри коснулся ствола ближайшего дерева — и в лунный свет зацепился и заиграл на часах, обхвативших его запястье. Гарри замер, глядя на эти бегущие по золотому овалу черные цифры… отец носил эти часы до самой смерти, Сириус снял их уже с мертвого… А Гермиона снова заставила их работать — для него… Он знал, чувствовал сердцем эти выгравированные на корпусе слова… Гарри от Гермионы… лучший друг…