Александра Лосева - Берегите бороду

— Кое в чем она все же права, — сказал он, лениво прищурившись. — Тебе, как руководителю партии, действительно стоит на это посмотреть.

Зулин, которому ужасно не понравился тон, каким было сказано «руководитель партии», досадливо дернул плечом и вышел на поляну. «Зверь, ты где?» — спросил он, оглядываясь по сторонам. «Меня тошнит», — протелепал фамильяр из ближайших кустов.

— И надо было истерики катать, — пробурчал за спиной у мага Стив. — Подумаешь, труп. Трупов она, что ли, не видела? Вот и спрашивается, какой прок в лесу от нервных барышень…

— Стив, помолчи! — Зулину вдруг стало душно, и он стянул с головы капюшон. — Помолчи, Стив.

— Да я и так уже молчу, — удивился дварф. — Чего сто раз-то повторять?

Зулин сглотнул вязкий ком слюны и огляделся. Пучки травы, вырванной с корнем, валялись по всей поляне, земля была взрыта и раскурочена, а ближе к противоположному краю над чем-то темным и непонятным, в чем смутно угадывались очертания тела, вился веселый мушиный рой. Совсем некстати Зулин подумал, что ведь тоже никогда — если не считать Маркуса Тарийского — не видел трупов, и… И вот интересно, его будет тошнить, как Зверя, или начнется нервный тик, как у Иефы? Хорошо бы, чтобы просто нервный тик, его можно списать на язвительность натуры… Зулин вытер пот со лба и посмотрел на Ааронна.

— Кто это?

Эльф вопросительно поднял бровь.

— Я имею в виду, ты его осматривал? — пояснил Зулин.

— Нет, — Ааронн как-то странно посмотрел на мага и, кажется, даже слегка усмехнулся, совсем чуть-чуть. — Я подумал, что будет правильней, если сперва посмотришь ты. Я ошибся?

— А? Нет-нет, все правильно… — Зулин вздохнул и пошел к телу — как в пропасть шагнул. Подошел, нагнулся и — ничего не почувствовал. Ну, то есть, совсем ничего. Кишащая насекомыми, немилосердно воняющая смерть на залитой солнцем поляне не вызвала в планаре даже намека на эмоцию. Любопытство? Зулин поймал себя на том, что разглядывает тело с живым интересом исследователя флоры и фауны.

— Кто… Кто это? — спросил он совсем другим тоном и выпрямился. — Я таких еще не видел. Гуманоидного типа, это понятно, но весь шерстью зарос. И одежда на нем странная. Это какое-то лесное племя?

— Это гхолл, — Ааронн подошел к трупу и присел на корточки. — Ты никогда не видел гхоллов? В прочем, неудивительно. Они друиды по праву рождения и по крови, из леса не выходят. Странно, что он оказался так близко к тракту…

— Близко? — Стив с недоверием рассматривал нелепо выгнувшееся, поросшее короткой бурой шерстью тело в изодранных одеждах. — Мы два дня топаем без остановки, меня от леса уже мутит, а ты говоришь, близко?

— Для гхоллов — слишком близко.

— Зачем было его убивать? — подала голос Иефа с противоположного края поляны и повернула к спутникам бледное лицо. — Да еще так… грубо.

— А ты откуда знаешь, как его убили? — удивился Стив.

— Я чувствую… — она потерла шею и затравленно оглянулась. — У меня как будто давит… Нет… Как штырь… Боги, да его же исполосовали всего! Он уже умер, а они все били, били!.. Зачем?!

— Боялись… — задумчиво проговорил Ааронн, рассматривая диковинный амулет на шее гхолла. — Они очень сильные друиды, а этот еще и магистр. Гхоллы не терпят в своих лесах никого, а тем более, гоблинов, которые не отличаются деликатностью. Так что с этими семью нам придется изрядно попотеть.

— С пятью, — сказала Иефа.

— Что?

— С пятью. И еще шаман. Ну, кобольд, о котором ты говорил.

— Иефа, ты что, ясновидящая? — в меру иронично поинтересовался Зулин.

— Нет, у меня просто со зрением все в порядке. На тракте Ааронн сказал, что их было семь и, возможно, еще кобольд. Одного убил гхолл — тут свежая могила возле кустов, а еще один был тяжело ранен — вон, видите, деревца срезаны, его явно на носилках унесли. Раз не закопали, значит, был еще жив. А раз своими ногами не шел, значит, проживет недолго. Так что их пять.

— А кобольд?

— Что — кобольд?

— Кобольда ты откуда взяла?

— Оттуда, что тут валяется такая серебряная штука на порванном шнурке, до которой, если я правильно помню, руками дотрагиваться нельзя. Мне кажется, она такая же, как тот амулет, который мы нашли в палисаднике, возле кузницы. Там были черные тряпочки, а черные тряпочки оказались обрывками одежды шамана, а шаманом был…

— Иефа!

— Нет, шаманом был кобольд.

— Иефа, я что, похож на идиота?! — Зулин почувствовал знакомое глухое раздражение.

— Ну, как тебе сказать… — задумчиво пробормотала полуэльфка.

— Я смотрю, наш бард вполне пришел в себя, — заметил Ааронн.

— Лучше бы ты по сторонам смотрел, — пробурчал Стив, — а не на барда нашего. А то что ж это выходит — Иефа нам и за барда, и за следопыта…

— Стив! — рявкнул Зулин. — Я, кажется, просил тебя помолчать! Ааронн увидел все, что ему нужно было увидеть!

— Просто он собирался нам сообщить об этом уже вечером, у костра, поражая всех невозмутимым видом и следопытской смекалкой, — тихо-тихо сказала Иефа. Ааронн коротко глянул на полуэльфку и усмехнулся. — Зулин, — добавила она значительно громче, — тебе нужен этот амулет? Или можно о нем не беспокоиться?

— Нужен-нужен, — Зулин сердито прошагал к барду и осторожно упрятал амулет в мешочек на поясе. — Нужно осмотреть поляну как следует. Может, найдем еще что-нибудь.

— Ничего мы здесь больше не найдем. — Ааронн поднялся на ноги. — К сожалению, я плохо знаком с погребальными обрядами гхоллов, поэтому придется его просто похоронить.

— Кого? — равнодушно спросил Зулин.

— Друида, — Ааронн внимательно посмотрел на Зулина. — Ты же не предлагаешь его так оставить?

— А, да, действительно, — смутился Зулин.

Костер был таким теплым, мирным и уютным, что руки сами собой тянулись потрогать огонь. Иефа тихо перебирала струны лютни и думала о том, что все в этом мире одинаково. Если сунуть руку в костер, будет ожог. Если распахнуть душу, в нее плюнут. И чем ласковей и преданней смотрит на тебя твой собеседник, тем вероятнее, что он просто нацелился на твой кошелек, на твое тело, твою свободу или твою жизнь. От этих мыслей Иефе было расслаблено и грустно, и хотелось уткнуться носом в подушку, обнять теплый собачий бок и слушать, как за окном шумит дождь. Когда-то давно у Иефы была собака. Вспоминать об этом было больно.

— Иефа! Иефа, Мораддин тебя возьми! Тебя сторожить посадили, а не на лютне тренькать!

Ну да, Стив, кому же еще. После поляны с мертвым гхоллом они шли еще три дня, и дварф все упражнялся в остроумии, называя Иефу то кисейной барышней, то нервной девицей, то еще как-то там — в конце концов, полуэльфке стало скучно огрызаться, и она просто перестала слушать. Она действительно никогда раньше не видела смерть вот так, на расстоянии вытянутой руки, нагретую августовским солнцем, деловитую, жужжащую, наглую, неприкрытую… И еще. Никогда раньше Иефа не чувствовала, как эта смерть наступила. Целых три дня хотелось завязать горло платком, потому что по нему елозила невидимая рука, а в спине и где-то под сердцем затаилось воспоминание о чужой невыносимой боли. И еще бока — тихо и преданно саднили бока, как будто по ним били когда-то давно-давно…