Денис Чекалов - По законам Преисподней

Вормы сбились в кучу, многие крестились хвостами, и шептали молитвы святой Выдре.

Франсуаз отпрыгнула в сторону, дважды перевернувшись в воздухе через голову.

К слову, надо спросить, зачем она это делает.

Над крышами домов заметались призраки; то были лица, залитые кровью и обезображенные глубокими шрамами. Видения сталкивались, на миг сливаясь в одно, – и вновь разделялись, обретя новые черты.

– Горе нам! – воскликнула Анте. – Сам Нидгаард гневается на нас.

Земля разверзлась, и горячий пар забил из глубоких трещин.

Вместе с ним, на поверхность возносились обрывки проклятых душ; парили в горячем воздухе, корчась от адских мук, и личинки харблингов расползались по обагренной земле.

– Мы все прокляты! – в ужасе закричал кто-то.

На наших глазах, дом Онуфрия медленно погружался в землю. Призраки взвыли; огненный ветер подхватил их, смял горящей рукой, и унес в зубастые пасти трещин. Древняя магия исчезла, а вместе с ней – и видения Нидгаарда.

Наступила мертвая тишина.

Над слободой сгустилась чорная туча, и свистящий шепот застелился между деревьями.

– Что есть жизнь одного, когда решаются судьбы мира?

Из-под земли, там, где стоял дом старосты, раздался сначала жалобный, а потом все нарастающий крик ужаса, боли и отчаяния.

– Так воскричите вы все, но никто не придет на помощь.

Вормы оглядывались, не в силах понять, откуда слышится голос, – но черная злоба была разлита вокруг, казалось сочилась с самого неба.

Страх, охвативший вормов, внезапно обратился на Анте.

Слободяне во всем винили ее: если бы вдова не привела чужаков, все бы оставалось по-прежнему. Лица посуровели, кое-кто вновь потянулся к вилам, – и взгляды, которые я ловил на себе, были едва ли не темнее, чем черная туча над нашими головами.

Время клонилось к обеду, а я не люблю пропускать обед.

Я щелкнул пальцами.

Земля треснула, – медленно, словно борясь с незримыми силами, дом Онуфрия начал подниматься из Бездны. Туча рассеялась, и изумленным селянам вновь предстало жилище старосты, – несколько подзасыпанное глиной, травой, и дерном.

Если постараться, можно вернуть цветник и деревья; сперва я подумал, что это лишнее, но без них картина была неполной. Я произнес еще одно заклинание, и раскидистые вишни поднялись над землей, вместе с аккуратными клумбами, кустами крыжовника и шипящим от гнева жирным котом, державшим в зубах палец праведника.

Дверь открылась, правда, с трудом, – немножко скособочилась, и я не стал ее поправлять. Не потому, что не мог, а просто в назидание старосте, – пусть потрудится.

Перепуганный, с мелко дрожащими губами, на пороге появился Онуфрий.

Вормы не выдержали.

Слободяне отступили на шаг, потом на два, и вскоре, все ускоряя ход, ринулись по домам, закрыли окна и двери и, верно, кое-кто залез под кровать – удачное место, чтобы переждать грядущие перемены, в обнимку с ночным горшком.

– А вот теперь, – сказал я, – можно и поболтать.

Франсуаз шагнула к крыльцу, но Онуфрий замотал головой.

– Я боюсь возвращаться в дом. Ни за что туда не пойду.

– Брось, Онуфрий, – рыкнула демонесса. – Не пори ерунды. На каждую силу есть своя сила, – кроме моей, конечно. Никто тебя больше не тронет.

– Но что скажет Хозяин?

– Хозяин с шестерками не разговаривает, – отрезала Франсуаз. – А придет время, и я сама с ним потолкую.

Онуфрий не знал уже, что сказать.

Эльфийская магия поколебала его веру в Хозяина, и пробудила слабую надежду.

Мы вошли в дом. Там все осталось по-прежнему, – царил уютный порядок, не разбилось даже круглое зеркало, где отражались берега Дуная и восход Змеиной Звезды.

Я выбрал диван, – подушки пахли фиалками и клубникой, а ножки изображали грифонов, упирающихся клювами в пол.

Френки уселась в кресло; Онуфрий сперва решил подобострастно стоять, но потом понял, что разговор, скорее всего, окажется длинным, а колени у старосты и так подгибались от страха, – поэтому рухнул на лавку.

– Говори, – приказала девушка.

Онуфрий вздохнул, вытер лицо и шею большим платком в зеленую клетку, высморкался в него с оттяжкой и начал:

– Пришел ко мне, значица, Селифан, наш плотник. Видели резных петухов у меня на ставнях? Его работа, и колодезь, что возле рынка стоит. Дом, говорит, как-то странно перекосился. И правда, хата проседать стала. Вызвали кротоглава, из гильдии землекопов. Он сказал: «подземные воды, надо бурить». Посмотрел там, здесь, в земле покопался носом, вызвал бригаду. Что-то они там рыли, мостили, строили, – да укрепили фундамент.

Онуфрий замолчал, и уставился в пол.

Боялся говорить дальше, – словно приблизился к порогу, который страшно переступить.

– А через несколько дней, – ночь уже наступила, – ко мне кто-то постучался. Не хотел я выходить, а все же открыл; и вот теперь думаю, – что, если бы тогда заперся я покрепче, да фигу им скрутил пожирнее?

– Не беспокойся, – ответил я. – Дверь бы просто снесли. Пришлось бы на ремонт тратиться.

Онуфрий неуютно поерзал.

– Было их двое. Вошли, на меня не взглянули даже. Один высокий, другой пониже. Лица точно туман застилает; мне батенька сказывал, как это заклятие называется, да я позабыл.

«То, что ты видел, ворм, – всего лишь начало. Проснулась древняя магия; еще немного, и вся ваша слобода сгинет под землей. Никто не спасется.»

Было в его голосе что-то, – злое, холодное…

Может, морок какой на меня нашел, или заколдовали меня, – но я сразу ему поверил, хотя никогда еще не слышал о таком могущественном волшебстве.

«Что же я должен делать?» – спросил я тогда.

«Да ничего и делать-то не придется. Скоро в вашу слободу придут вормы, может, пять или шесть. Прими их, пусть поживут у вас, но помни – встретьте их, как положено».

Я не совсем понял, что это значит, но согласился.

И правда – наутро ко мне прибежал подпасок, держал в руке огурец, и сказал, что из города Преисподней пришли к нам шестеро наших, и просят здесь поселиться.

Мы всегда новым вормам рады, и никто не заподозрил плохого.

В ту же ночь снова пришли Безликие.

«Вот запечатанная бумага, – сказал высокий. – Через неделю будет тебе знак, и тогда этот пакет откроешь, и прочитаешь при всех.»

Тщетно я пытался спросить, что за знак, какой знак, – куда там! Рукой махнули, как на деревенского дурачка, и ушли.

– А ты не пытался сорвать с них маску? – спросила Френки.

– Да вы что, госпожа хорошая! Вмиг бы искрошил мечом меня супостат, соплей бы я не собрал. Вы, может, и боевая дама, а я не такой. Мы вормы мирные, хоть у нас по шесть рук, драться мы не приучены.

– И что было дальше?

– Через неделю все наши гости померли. Я и понял, что это знак. Собрались деревенские, и я сказал про письмо из города. Боялся, конечно, – мало ли, о чем там, в пергаменте, говорится.