Гай Орловский - Ричард Длинные Руки - фюрст

Да и каким идиотом нужно быть, чтобы самому связывать себе руки?

Я — не свяжу.

Надо только не забывать, что я не просто «ваша светлость», я — полевой командир, прошедший по колено в крови через поля сражений. И, если понадобится, буду рубить головы без всякого чистоплюйства и оттопыривания мизинцев.

Потомки видят только результат, они не знают или не хотят знать о методах, а если им кто-то и скажет, просто отмахнутся. До вечера я послал бригаду строителей на ремонт размытой дороги с указанием разобраться заодно и насчет отводных канав. Если не были сделаны, арестовать виновных и доставить в столицу. Алхимикам прикомандировал в помощь группу из соседнего отдела, фон Хартенберга уволил из канцелярии с запретом появляться при дворе и вообще в столице, а придуманный мною же девиз «Турниры — дело чести, дело славы, дело доблести и геройства!» трансформировал в «Работа над бумагами — дело чести, дело славы, дело доблести и геройства!».

Мелькнула мысль, что в Тарасконе нужно вывесить огромный плакат: «Постройка флота — дело чести, дело славы, дело доблести и геройства!», разумеется, каждого сен-маринца, будь он армландцем или фоссанцем.

К ночи решил, что в этот раз отосплюсь, не до порханий птеродактилем, чувствую всем нутром, что с каждым днем все идет труднее и труднее, все труднее, и ничего не могу сделать…

В комнате разлился радостный свет, сердце забилось чаще, я огляделся по сторонам, в центре комнаты коротко вспыхнул чистый огонь и трансформировался в сэра Сатану.

— А-а-а, — протянул я, — это намек, что вы остаетесь все таким же излучающим свет ангелом, сэр Люцифер? И что простому человеку не отличить по внешним признакам, кто за Бога, а кто против?..

Он вздохнул устало, в глазах проступил отчетливый укор.

— Вы не простой, сами знаете.

— Вид у вас усталый, — определил я. — Вот самое удобное кресло, располагайтесь. Хотите выпить?

— Только не вашего ужасного рома, — ответил он слабым голосом. — Но вы его создали не для благородных людей, верно?

— В точку, — сказал я. — Вообще-то все крепкие напитки не для благородных…

Он тяжело опустился за стол и с интересом наблюдал, как посреди столешницы медленно сформировывается большая бутылка шампанского из зеленого стекла.

— Перрье Жуэ Блан де Блан, — сказал я, несколько рисуясь, — самое знаменитое игристое в мире.

— Ну-ну, проверим…

Я разлил по кубкам, посетовал, что не прозрачное стекло, не видно всю красоту играющего напитка, когда серебристые пузырьки эффектно рвутся к поверхности.

Он отпил медленно, вслушался в ощущения, сделал глоток уже больше, довольно улыбнулся.

— Вы правы, его слава заслуженна.

— А создал монах-бенедиктианец, — сказал я с укором, — служитель Господа. Пьер Периньон, заведовал винным погребом и, бедняга, поплатился. Его изобретение выстрелило ему пробкой в глаз… Говорят, дьявол подшутил.

Он сказал с ленцой:

— Ну, монахи всякое придумывали на мой счет. Не уверен, что Господь одобряет даже это прекрасное вино. Может быть, это как раз он так подшутил странно.

Я смолчал, смакуя вино. Он прав, где-то в это время Бертольд Шварц, монах-францисканец, изобретает порох, что сделает войны ужаснее и кровавее, а разрушения, им творимые, катастрофическими. Но сама же Церковь и запретит использование пороха как изобретение дьявола.

— Позвольте, — сказал я, — налью еще…

— Благодарю. Не представляете, сэр Ричард, как мне приятно с вами общаться!.. Вы, наверное, иногда недоумеваете, почему это я вдруг появился, пообщался и… все!.. Разговор как бы ни о чем, никакого продолжения, а потом фр-р-р-р, улетел, аки воробей. Другие люди тут же либо впадают в панику, начинают трястись и читать молитвы либо торопливо вступают в торг, предлагая свои мелкие и никому не нужные души за земные блага… Третьих по большому счету нет вовсе. Потому, повторяюсь, с вами так уютно.

Я проговорил мирно:

— Не льстите себе, ваше сиятельство. Я все равно вам не верю. И вот сейчас, когда душа моя зело уязвлена стала, смотрю на вас и умствую весьма, хотя никогда этого занятия не любил…

Он сказал с вежливой улыбкой:

— Тогда, может быть… еще по вину и затем по бабам?

Я отмахнулся.

— Бросьте, вы же не всерьез?

Он кивнул.

— Конечно. Если бы я предложил вам сейчас самых роскошных женщин мира и самое лучшее вино… ну, понятно, вы не просто отказались бы, но и сделали бы это в весьма резкой форме. И весьма для меня обидной. Дескать, сейчас у вас радость выше…

— Ну что вы, сэр Сатана, — сказал я, — я же теперь Его Светлость, я слежу за тем, что говорю даже во сне. Я бы отказался вежливо. Очень вежливо…

— …что выглядело бы еще более оскорбительно? — спросил он. — А почему умствуете обо мне, а не, скажем, о кораблях?

— От кораблей уже тошнит, — признался я. — Над другим вопросом голову ломаю, когда вас вижу. Над богословским. Даже не вопросом, а проблемой.

— Надо же, — произнес он, не меняя тона. — Над проблемой!.. Можно еще вина? Спасибо.

— Представьте себе, над проблемой.

— И в чем ее глубина?

Я тяжело вздохнул.

— Вот никак не пойму… если все делается по воле Господа, по Его вселенскому плану, то, возможно, и вы тоже выполняете какую-то очень важную и нужную роль, которую Он вам поручил?

Он отшатнулся.

— Ничего Он мне не поручал!

— Мне тоже, — вздохнул я. — Но вот чувствую, хоть убейте, всем нутром чувствую, что выполняю Его волю! А я такая свинья, еще не отвык бунтарить, я же молодая еще свинья, потому не хочу выполнять даже Его волю!.. Хочу жить и работать по своей, но в то же время желал бы, чтобы мои действия в чем-то и как-то совпадали с Его генеральной линией. А если и буду колебаться и рыпаться, то тоже чтобы вместе с Его замыслом…

Он поморщился.

— Ну тогда какая вам разница, выполняете Его волю или идете сами тем же путем?.. Я вот точно не выполняю Его волю! Я восстал против нее!.. Я взбунтовался!.. Я отринул Его!..

— А вдруг, — сказал я, — это такая хитрая… нет, мудрая политика? Чтобы мы, даже бунтуя, делали то, что Он замыслил?..

Он вовсе скривился, на лице проступило сильнейшее отвращение.

— Знаете ли, сэр Ричард… Меня называют Отцом Лжи, но если честно, то лжи я научился от вас, людей. Первыми начали врать Адам и Ева… ну, сперва отрицали, что срывали тот плод с дерева, который все дураки почему-то именуют яблоком, потом вообще врали на каждом шагу. Для нас, ангелов, это вообще было что-то особое, новое, непостижимое, никто вообще не мог понять, как это можно говорить неправду. Я вообще горел на медленном огне, говоря фигурально, все-таки ангелы несгораемы, но никак не мог заставить себя соврать хоть в малости. Это бесило и злило, жалкий мелкий человечек, существо из мокрой глины, может то, что не могу я?.. И, скажу с гордостью, первым все-таки сумел переломить свою натуру и выйти на более высокий уровень, когда можно солгать, глядя прямо в глаза, — я. Многие ангелы до сих пор не умеют лгать. Я не говорю про тех, что шли с Михаилом, но даже те, кто со мной.