Гай Орловский - Ричард Длинные Руки - фюрст

Тот повернулся к матросам и заорал так, будто они находятся за несколько миль отсюда:

— На шпиль! С якоря сниматься!

Яков, его помощник, выкрикнул браво:

— Есть сэр!.. Эй там, на шпиль, с якоря сниматься!.. Быстрее, быстрее, лодыри!

Матиус Хельм хоть и простой баннерет, да еще на службе некого захудалого и мелкого, как городская муха, эрла, который сам вассал непонятного мне стекъярла, все же умен, наблюдателен и умеет делать выводы, как надлежит наследнику трона.

Встретив меня, поклонился изысканно и обронил:

— Позвольте выразить свой восторг, ваша светлость, вашим необыкновенным конем…

Я спросил настороженно:

— А что в нем необыкновенного? Ест да спит…

— Точно, — согласился он, но в голосе прозвучат неясный намек. — Ест да спит в трюме, словно понимает, что сейчас не его время. Не ржет, не пугается, не бьет копытами в стену, ни на что не обращает внимания, копит силы… Идеальный конь! Как, впрочем, и собачка…

Я развел руками.

— Вы меня удивляете, баннерет. Собачка уже всех достала. Кок ругается, уже начал запирать от этого милого песика все припасы, иначе тот сожрет все и еще попросит.

Он кротко улыбнулся.

— Все же уверен, ни за какие деньги не продадите.

— Верно, — подтвердил я. — Они друзья, а друзей разве продают? А так самые обыкновенные ленивые жруны.

Дэвид Ганшилд и Питер Мертон увидели, что мы беседуем, тут же повернулись и направились к нам. Ганшилд издали отвесил поклон, Мертон поклонился небрежно, как равный равному. Ганшилд сразу заговорил бодро:

— Ваша светлость, с такими кораблями станете властелином морей! Уже думаете о таком?

В его словах звучал ясный подтекст, я сказал мирно:

— Увы, думай не думай, но когда-то вольница заканчивается. Пираты, корсары, флибустьеры, альбатросы… это все красиво и романтично… для тех, кто грабит, а не для жертв, конечно. Но общество развивается лишь тогда, когда пиратов вешают… А мы ведь за прогресс?

Оба уставились на меня с недоумением, один черноволосый и гладко выбритый, другой весь в рыжей бородище от глаз и ушей, но оба широкие, крепконогие и плечистые, хваткие, такие с одинаковым рвением могут как ломать, так и строить.

— Мы за интересную жизнь, — проворчал наконец Ганшилд. — Как, догадываемся, и вы, ваша светлость.

Мертон кивнул, если на море они и были врагами, то здесь, на корабле, хищника еще более крупного, чем сами, чувствуют единой командой.

— Закон и порядок, — сказал я, — в душе мы все бунтари! А я еще какой… Но мы же знаем, правда? Порядок будет. Кто-то из нас сумеет приспособиться жить в обществе, прочие пойдут на виселицу, если раньше не повезет попасть рыбам на корм. Не думаю, что со мной согласятся многие, морганы и всякие рейли встречаются нечасто, но такова жизнь.

Они смотрели на меня с угрюмой подозрительностью, еще не поняли такую высокопарную речь, я сам не понял, на чьей я стороне, вроде мы сердцем на одной, умом — на противоположной.

Ганшилд почти прорычал:

— Я сказал насчет властелина морей… Но на островах могут обидеться. И не позволить.

— Мы выглядим такими слабыми? — поинтересовался я.

Он фыркнул:

— Два корабля? Не смешите.

— Два больших корабля, — подчеркнул я. — Очень больших.

— Но всего два, — напомнил он. — А вас встретят тысячи кораблей!

Я улыбнулся с подчеркнутой иронией:

— А наберется хотя бы сто?

Он спросил, в свою очередь:

— А вы представляете, сколько там островов?

Баннерет и Мертон, не вмешиваясь, смотрели и слушали, переводя взгляды с одного на другого.

Я ощутил, что сползаем в перебранку, сказал вежливо:

— Дорогой сэр Дэвид… опыт показывает, что континенты могут аккумулировать больше мощи, чем любые острова. И даже архипелаги. Острова могут выиграть любую битву…

Мертон довольно кивнул.

— И я о том же!

— …но не войну, — закончил я. — Не уверен, что острова могут выставить тысячу кораблей. А континент — может!

Он вежливо поклонился, Матиус и Вебер опустили взгляды, чуть поколебленные, но неубежденные.

Ганшилд ответил еще вежливее:

— Я не перестаю любоваться, как красиво и слаженно идут оба ваши корабля!

Ордоньес покряхтывал над картой, впереди архипелаг разделен словно пирог гигантским ножом, обходить далеко, есть смысл пройти насквозь, ближайшие острова справа и слева далеко, камнем точно не добросят.

— Здесь у вас пустое место, — сказал он, — абрис береговой линии с той стороны не закончен. Ощущение такое, что это две группы островов, разделенных широким проливом.

— Похоже, — согласился я.

— Я бы рискнул пройти напрямик, — сказал он.

— Я бы тоже, — ответил я, — но… надо ли? Все-таки мы люди, принимающие решения…

— Ну?

— …и несущие за них ответственность, — закончил я.

Он кивнул, вид удрученный, потом буркнул:

— Но что будет за жизнь, если не останется риска?

Я вздохнул.

— Риск всегда останется. Будут бояться прищемить палец… но, вы правы, граф! Так вообще и жить станем бояться. Хотя что-то происходит…

Он посмотрел внимательно:

— Вы побледнели, ваша светлость. Что тревожит?

— Не знаю, — ответил я сердито, — что-то происходит…

— Здесь? На корабле?

— Не знаю, — ответил я тревожно. — Знать бы! Только чувствую, как воробьи чуют приближение большой бури. Что-то надвигается.

Он кивнул, во взгляде проступило сочувствие.

— У меня тоже так бывает, — сказал неожиданно. — И часто. Тогда зажимаю себя в кулак, чтоб и не пискнуло, и… пру, как лось весной, вперед и вперед!

— И как?

Он коротко усмехнулся.

— Пока получается. Даже через океан сумел перебраться на эту сторону, чего о себе раньше никогда бы не подумал!

— Я тоже, — признался я, — узнал о себе кое-что такое, чего никак не ожидал. Еще немного, и уважать начну.

Он бросил циркуль на карту, сладко потянул спину.

— Ладно, пойду наверх. А то разоткровенничался, как женщина, потом стыдно в глаза смотреть будет.

Я проводил его долгим взглядом, Ордоньес не так уж прост, как старается выглядеть, но и я стараюсь для простых воинов выглядеть рубахой-королем, а еще ручкой-парнем, что делит с ними все воинские тяготы и потому понимает их нужды.

Карта постепенно обретает законченные очертания с трех сторон, осталась только та сторона, куда запретил лететь незримый страж, да еще береговая линия намечена только по краю, однако немалая часть архипелага уже вот она, масштаб и пропорции соблюдены. И хотя неизвестно, почти все уже на карте или только малая часть, но, чувствую, что и этого достаточно для раздумий и тревожных опасений…

Когда вышел наверх, корабль под свежим попутным ветром мчится, как будто летит, едва касаясь белых от пены гребешков волн. Паруса эротично выпуклы и тянут за собой с такой силой, что вот-вот каравелла оторвет дно от воды и взлетит, превратившись в сказочный летучий корабль.