Александра Верёвкина - Осколки вечности

— Если ты не хочешь, или боишься, или передумала, нужно лишь сказать…

— Нет-нет-нет! — яро запротестовала Астрид, невежливо обрывая меня на полуслове. — Только попробуй остановиться! Я вовсе…просто…стесняюсь, в общем.

Господи, грехи мои тяжкие! Дожили! Она меня стесняется!

Теряя дар речи от возмущения, я быстро покончил с затянувшейся расправой над юбкой и через дорожку мимолетных поцелуев добрался до раскрасневшегося лица девочки.

— Я сотни раз говорил, что считаю тебя самой красивой, — устало прошептал я, помимо воли реагируя на соприкосновение наших тел. — Ты идеальная во всех смыслах.

Она не нашла лучшего способа загладить вину, как заставить меня утонуть в нежности хоть и извиняющегося, но все же чувственного и бескрайне любящего поцелуя, поглотившего с головой былое негодование. И вновь этот пьянящий аромат ее крови на языке, и чарующе любопытные пальчики на спине, и целенаправленно оплетающие мои бедра ножки. Злость как рукой сняло, когда малышка что-то неразборчиво прошептала и выразительно уперлась ладошкой мне в грудь, заставляя перекатиться на спину.

Медлить в таких случаях равносильно глупости, поэтому я без лишних споров перевернулся, утянув за собой девушку, и задохнулся в бессловесном восторге при виде воплощения самых откровенных ночных фантазий. Полуобнаженная, с матово мерцающей в свете дрожащих огоньков десятка свечей кожей, она сидела у меня на коленях, выжидательно сложив ладони на бедрах, и взгляд ее был красноречивее миллиона слов. Единственное, что просили эти бездонные глаза цвета распустившейся листвы, небольшой помощи в борьбе с заумным механизмом на пряжке ремня, остальное их обладательница намеривалась осуществить лично. И я пришел на выручку своей неумехе, впавшей в состояние неконтролируемой эйфории. Не знаю, чего добивалась эта юная леди, когда, без труда справившись с пуговицей на джинсах, взялась расстегивать молнию на ширинке зубами. Моей смерти? Вполне возможно, ведь жар ее прерывистого дыхания, прекрасно ощущающийся даже через толстую ткань, оказался конкурентоспособным противником бессмертия. Или же хотела на деле доказать, насколько иногда мои слова расходятся с действительностью, потому как буквально через мгновение якобы случайно коснулась кончиком носа требующей самого искушенного внимания выпуклости на боксерах и тут же хихикнула, должно быть, находя свои издевательства жутко оригинальными. Честно признав в себе наличие пугающий мыслей, суть которых сводилась к тому, что назад дороги уже не существует, я приподнялся над кроватью, позволяя малышке стянуть порядком надоевшие джинсы, и за руки притянул ее к себе для утоления безжалостной жажды яростных поцелуев. Чувствовать ее всем телом, бесконтрольно бродить ладонями по отзывчивым изгибам и лелеять в сознании великолепную новость, что теперь она моя, почти целиком. На тот момент я не мог подобрать более конкретного понятия счастья. Но когда иезуитские пальчики скользнули под резинку трусов и смело погладили перевозбужденный орган, приоритеты скатились до уровня обыденных человеческих потребностей. На возвышенные философские суждения просто не осталось ни сил, ни терпения.

Переходя с удушающее частого дыхания на утробное рычание, я обхватил обеими руками спину Астрид, легко поднялся вместе с ней на ноги, а после властно приземлился на кровать, продавив матрас до критической отметки. Одних губ мне уже было недостаточно, поэтому я вытянул наружу дразнящие пальчики, жестко сцепил тонкие запястья в оковы собственных рук и медленно начал ласкать разгоряченное тело в надежде отомстить за каждую вспышку ослепляющего недовольства. Шея, плечи, ключица, грудь с набухшими вишенками розовых сосочков, животик, бедра, колени, икры и лодыжки: все подверглось ужасающей пытке губами с применением языка и зубов. Я услышал и стоны, и хриплые просьбы, и настоящие крики, неспешно путешествуя поцелуями вверх-вниз, и только когда девушка снизошла до молитвенных: 'Ну, пожалуйста!', согласился прекратить это извращенное волевое испытание.

Последнюю деталь гардероба своей очаровательной малышки я снимал дрожащими в предвкушении пальцами и, кажется, позабыл о живительной потребности в кислороде, едва взгляд с полностью одобряющего лица переключился на бугорок с редкими, волнистыми, короткими, чуть рыжеватыми волосками. Удержаться было невозможно. Швырнув шортики на пол, я в изнеможении прижался губами к внутренней стороне бедра и накрыл ладонью чувственное местечко, разом ощущая и жар, и влажность, и разлившуюся изнутри волну небывалого удовольствия. Перебирая пальцами нежные складочки, я попытался придвинуться ближе и лоб в лоб столкнулся с невиданным доселе сопротивлением. Хм, кто-то силится играть по собственным правилам? Хорошо, я уступлю, сладкая, но лишь раз. Второго приступа альтруизма ты не дождешься.

Добровольно сдав позиции, я поднялся выше и для острастки еще немного помучил невероятно аппетитные губки, нежась в объятиях рук их хозяйки, которой не терпелось приступить к немного пугающей части. Поглаживания по спине постепенно спустились к пояснице, а затем и вовсе переместились на бедра, где нервозные пальчики уцепились за ткань боксеров и чрезмерно старательно потянули вниз. Я делал вид, что слишком поглощен процессом бережного поедания горячего язычка, и мысленно ухохатывался над бесплодностью тщетных попыток. Девочка, в силу неопытности, разумеется, позабыла об одном достаточно большом препятствии, что поняла отнюдь не сразу. Наконец хваленое упорство дало очевидные плоды. Астрид, соблазнительно изогнувшись, все же умудрилась стащить целомудренную одежду до колен, а после трогательно ткнулась носом мне в шею, демонстрируя толику смущения, стыдливости и неловкости ситуации.

Душу затопило неимоверным количеством умиления, что в разы увеличило боязнь ошибиться в малейшем движении. Конечно, она не первая девочка, которую мне довелось, скажем так, испортить, но раньше чувства других меня совсем не заботили. Как-то откровенно было наплевать, испытывает моя партнерша удовольствие или нет. Я платил, они подчинялись, что вполне устраивало обе стороны. А сейчас все иначе, безумно хотелось познать именно ее наслаждение.

Оттягивая непривычно волнительный момент, я до конца снял боксеры, аккуратно уложил девушку на спину, методично расслабил каждый сжавшийся в предвкушении новых ощущений мускул круговыми массажными поглаживаниями и спешно выдворил из подсознания назойливо вертящийся на языке вопрос, действительно ли она этого хочет. Ответ был предсказуем. Я видел призывно пульсирующее 'Да!' на глубине ее глаз, угадывал его же в беспрерывно покрывающих щеки и плечи поцелуях, различал сквозь впившееся в кожу на затылке подушечки пальцев. И, поддавшись уговорам изнывающего от желания зверя, осторожно провел затвердевшей плотью вдоль горячих складочек. Малышка звонко охнула мне в самое ухо и с упоением вцепилась в волосы, очевидно, порываясь выдрать густой клок. Однако на боль я обратил внимание в последнюю очередь, без остатка отдаваясь поедающему внутренности пламени, сконцентрированному по большей части в области паха. Резко выдохнув так и не использованные остатки кислорода на пылающую багровым румянцем щеку, я медленно и донельзя бережно погрузился на жалкие пять сантиметров, при этом не позволяя Астрид даже шевельнуться, чтобы не пораниться раньше времени, и сосредоточенно заскрипел зубами от не таких уж благостных восприятий. Узко, тесно, влажно, жарко и в некотором роде даже неприятно, потому что неясно, как дальше двигаться и стоит ли вообще это делать.