Александра Верёвкина - Осколки вечности

Сворачивая с петляющей среди прижимистых кустарников тропки, я припомнил наикратчайший путь к цели, на бегу пообещал себе добиться прощения любыми средствами, будь то самые отчаянные мольбы, и чуть не прошиб лбом необъятный ствол засохшего дерева, когда узрел невдалеке изящный силуэт оранжевой малолитражки, замершей на поросшей чахлой растительностью проселочной колее.

— Черт возьми, она приняла подарок! — вслух прокомментировал я ободряющий знак, любуясь неожиданно ставшим родным Ниссаном, и вернулся к размеренному галопу.

Нарастающий шум воды, екающее на все лады мертвое сердце и песчинки теплящейся надежды живо донесли меня до назначенного места. Под ногами захрустели омытые илом и редкими водорослями камни, влажный воздух прорвался в легкие и насытил каждую клеточку неутомимого организма терпким кислородом, и я, словно громом пораженный, резко остановился, увидев ее в ста метрах. Веки моментально обожгло унизительной сыростью, голос охрип от натуги и мысленных криков восхваления всем известным богам Олимпии, руки задрожали в предвкушении счастливых объятий, а рассудок с трудом удержался в здравии. С минуту я смотрел ей в спину, инстинктивно пересчитывал разобщенные шаги, следил за колыханием распущенных волос, приподнимающихся над ссутуленными плечиками, и стремительно рванул вперед, беспорядочно расшвыривая подошвами ботинок береговой мусор из веток и гальки. Астрид почти сразу распознала мое приближение и дернулась, чтобы обернуться, но затем передумала и попросту замедлила поступь. Через мгновение мы оба застыли, как показала практика, в ожидании. Я зачаровано всматривался в ее макушку, отбивая тянущиеся к девушке ладони. Она все чаще и чаще дышала, очевидно, прилагая максимум усилий к сохранению предложенной дистанции в двадцать заунывных сантиметров. Вокруг густым туманом простиралась затянувшаяся тишина, сотканная из неловкости и убаюкивающего плеска воды.

— Девочка моя родная, — зажав переносицу большим и указательным пальцами для твердости голоса, я заговорил и с удивлением заметил, как она медленно поворачивается ко мне лицом, как тайком утирает залитые слезами щеки краешком шарфа и неторопливо откидывает голову назад, поднимая взгляд от груди к шее, подбородку, минует губы и вмиг фокусируется на зрачках. Так, словно заглядывает в душу, на ограниченных просторах которой безошибочно отлавливает самые скверные пятна. — Я виноват перед тобой. Очень виноват. Все, что я делал и говорил, это непростительно. И должного наказания для меня придумать невозможно, разве что потерять тебя навсегда. Я просил прощения за то, что бросил тебя в трудную минуту, а после вновь испарился без следа и оправданий. Не знаю, что со мной творится в последнее время. Ошибки накладываются друг на друга, и им конца и края не видно. Ты вправе отвернуться от меня, но, пожалуйста, сначала выслушай, — без всякой задней мысли или театральщины я опустился на колени, зажмурил увлажнившиеся глаза, истово прижался щекой к животику девушки и громко, перебивая изумленный возглас: 'Джей, не надо, прошу тебя!', заговорил. — То, что связывает нас, наши отношения, наша любовь, — беспорядочно путаясь в иносказательных навыках, я подыскивал подходящие слова, способные передать неподъемную тяжесть на сердце от истекших пяти дней вакуумного одиночества. — Это нечто живое, дышащее, чувствующее, настоящее. Совсем как ребенок, крохотный малыш. Астрид, наш малыш, понимаешь? — отмахиваясь от идиотизма собственных выкриков, я заглянул в блестящие от влаги изумрудные глаза и с готовностью поймал их рухнувшую оземь властительницу. Звук ее безудержных рыданий раскатистым эхом прокатился внутри меня и потонул в тесной близости. Я изо всех сил прижал к груди девушку, однако переводить дух не спешил, поэтому неохотно продолжил. — Ты не можешь его убить, это против человеческой природы. Я не дорожил тем, что имел, и совершенно напрасно. Только теперь, когда я вновь вижу тебя, обнимаю и судорожно запоминаю каждое мгновение, возникло драгоценное осознание важности твоего присутствия. Боже праведный, я так скучал! Так тосковал по тебе, милая моя девочка!

Изловчившись, я отнял от плеча ослепительно прекрасное лицо и осторожно прикоснулся губами к испещренному изломленными складочками лбу, попутно стирая подушечками пальцев не иссыхающие слезы. Как больно, невыносимо мучительно наблюдать за ее страданиями. Знать имя виновника и выть от невозможности что-либо изменить.

— И сейчас, — прошептал я, преданно всматриваясь в хаотично дрожащие под матовой кожей мускулы, — сейчас я прошу тебя об одном. Не о прощении, которое может придти лишь со временем. Не о доверии, которое я умудрился подорвать. И не о милости, хотя на нее я возлагаю большие надежды. Позволь мне все исправить. Во имя всего, что было межу нами, и той любви, что и поныне бережно хранится в моем порочном сердце.

Я отстранился, давая девушке убедиться в нерушимой искренности каждого звука, и принялся ждать сурового вердикта, забыв о необходимости дышать.

— Я не умею говорить так же красиво, — порой не совсем внятно забормотала она, предпочитая оставить веки опущенными. — И не поняла, что ты имел в виду под убийством ребенка. Да это и неважно. Я много раз слышала о существовании мазохистской любви, когда любишь кого-то настолько сильно, что становится наплевать на себя. Но и предположить не могла, что буду заложницей этого чувства. Слепой рабыней. Марионеткой в чужих руках. Еще с утра я уверяла свое отражение в зеркале, что рискну вырваться из адского круга, что ты не единственный, кого мое сердце готово принять, что порознь нам будет проще. То была лишь иллюзия, а значит, я обречена.

— Астрид, пожалуйста, — возмутился я последней формулировкой, внутренне соглашаясь с ее пугающими выводами. Я действительно выступаю в роли кукловода, сатрапа и признанного садиста.

— Не перебивай, Джей, — молитвенно сложила девушка аккуратные ладошки у груди. — Ты представить себе не в состоянии, с каким трудом мне даются эти слова. Я много раз тебя прощала, а, пожалуй, не следовало. Две измены за столь короткий срок…это слишком.

Я помертвел от названной цифры и, стараясь скрыть нахлынувшее волнение, неуместно отшутился:

— А какая же вторая? — к сожалению, вышло отвратительно, и раздражительно дрогнувшие реснички лишь подтвердили мои ужасающие догадки. Она знает о Шерил.

— Есть такая пословица: 'Не бросайся кирпичами, коли живешь в стеклянном доме', - рассудительно предостерегла меня малышка. — Так вот не лги мне, чтобы потом не сожалеть об этом. Ты спал со своей секретаршей в тот момент, когда я пыталась отмыться, в переносном смысле, от твоих оскорблений. И это мне не забыть при всем желании, как и все те бесконечные часы ожидания. Сначала в кафе во время празднования дня рождения, затем дни напролет дома, по дороге из школы, бессонными ночами и так далее…Я надеялась, что ты придешь, лелеяла в воображении картину со множеством пощечин, но, увы и ах. В общем, довольно упреков, — трубно шмыгнув очаровательным носиком, она поднялась с колен, опираясь о мои плечи, решительно потянула меня за собой и агрессивно ухватилась руками за отвороты кожаной куртки. — Я в сотый раз тебя прощаю, Майнер! И запомни, ангельскому смирению пришел конец. Если ты еще когда-нибудь оступишься, чем заставишь меня страдать…советую добровольно уйти из жизни, потому что я точно тебя убью! Лучше на слово поверь! Понял? — с этим вопросом в грудь ударился сначала один сцепленный кулачок, затем второй, а после они оба беспорядочно замолотили по всей поверхности, куда только сумели дотянуться. И я терпел экзекуцию, растягивая предательски сокращающиеся уголки губ, и соглашался с эмоциональными выкриками, и, не таясь, радовался бескрайней удаче.