Александра Верёвкина - Осколки вечности

— Тогда немного сумничаю, — хитро улыбнулся Джей, подпирая голову согнутой в локте рукой. — В глазу человека содержатся два типа светочувствительных клеток: высокочувствительные палочки, отвечающие за сумеречное зрение, его еще называют ночным, и менее чувствительные колбочки, отвечающие за цветное зрение.

Палочки чувствительны к свету благодаря наличию в них специфического пигмента — родопсина или зрительного пурпура. Так вот, этот самый родопсин при слабом освещении отвечает за ночное зрение, а при дневном 'цветовом зрении' разлагается, позволяя различать оттенки. В моем же случае имеет место быть переизбыток пигмента, что возводит привычное затемненное зрение на недосягаемую обычным человеком высоту. Я вижу абсолютно все, как хищник, но при этом с трудом отличаю синий от желтого и вообще теряюсь на свету. Он порождает во мне неуверенность, больше походящую на паранойю, вдруг возникает такое чувство, что ты уязвим, открыт и совершенно беззащитен, и с этим невозможно бороться. Вокруг пелена туманной серости, и в ней ты стараешься отыскать жалкие крупицы чего-то знакомого, привычного, успокаивающего. Сегодня этим чем-то стали твои глаза, — с новыми для меня интонациями произнес он, медленно сокращая расстояние между нашими лицами.

Сама того не желая, я вынуждена была упереться ладошкой ему в грудь и оттянуть момент, когда окончательно перестану соображать.

— То есть, ты видишь все черно-белым? Как в старом кино? — мне не хотелось огорчать его еще больше, но хотя бы призрачная конкретика не повредила бы, потому что никогда в жизни не приходилось слышать о чем-то подобном.

— Очень точное сравнение, — с грустью подтвердил он, — как в старом кино. Не так давно со мной случилась, скажем так, одна неприятность, и я очень надеялся, что после нее все исправится. Я смогу стать нормальным, увижу, наконец, мир таким, каким он представляется всем остальным, но ничего не изменилось. Теперь я просто пользуюсь таблицами, учусь отличать один оттенок серого от другого и соотношу их с названиями цветов. Раздражающее занятие, однако не такое уж бестолковое. Взять, например, твои глаза: я несколько дней подряд пытался выяснить, какого же они цвета. Банальное определение вроде 'зеленые' меня не устраивало, потому что оттенок казался чуточку иным. Они изумрудные с бирюзовыми вкраплениями, а еще очень красивые, что я тоже понял не сразу.

Я постаралась избавиться от нервного похихикивая, рвущегося откуда-то изнутри, и спешно отвела взгляд в сторону, осмысливая услышанное. Разумеется, мне приходилось слышать о дальтонизме, более того, классе в седьмом я делала доклад на тему частичной цветовой слепоты, но сталкиваться с полной спектровой неразличимостью еще не приходилось. Я вспомнила слова Джея о ненависти к душащему серому цвету, который все никак не желает его отпускать, и сердце сковало железным обручем сострадания.

— Астрид, — вырвал меня из размышлений укоризненный возглас Майнера, — все не так ужасно, как ты себе представляешь.

— В том-то и дело, что я даже представить себе не могу…

— Тсс, — аккуратно накрыл он мне рот ладонью, — ты крадешь у меня слишком много времени. Я весь вечер мечтаю об одном поцелуе и больше ждать не намер…Да вы издеваетесь! — зло воскликнул парень, столь невежливо перебитый настойчивой трелью моего мобильника.

— Надо ответить, — извиняющимся тоном пролепетала я, не слишком-то соблазнительно выгибаясь, чтобы достать из заднего кармана встревоженный аппарат, который у меня тут же выхватили из рук.

— Внимательно, — рявкнул Джей в трубку, похоже, забывая о правилах приличия. — Вечер добрый, миссис Уоррен. Нет, вы не ошиблись номером, это я по ошибке схватил телефон Астрид. Девочки отошли на минутку и попросили присмотреть за их вещами. Нет, я всего лишь друг вашей дочери. Да, разумеется, передам и лично удостоверюсь, что они вернутся домой вовремя. Всего хорошего, мэм, и спокойной ночи. Милая у тебя мама, — как ни в чем не бывало прокомментировал он, возвращая мне сотовый.

— Боже, что ты наделал, — в предсмертных конвульсиях ужаснулась я, уже сейчас начиная готовиться к предстоящему родительскому допросу а-ля свет в лицо, говорить только правду и ничего кроме правды, право на адвоката упраздняется.

— А что? — прикинулся он ничего не понимающим. — Поговорил с твоей мамой, пообещал доставить тебя в родные пенаты в целости и сохранности. Кстати, можно мне тоже звать тебя Звездочкой?

— Нет, — слишком резко ответила я, впервые в жизни начиная злиться по-настоящему. — Дурацкое прозвище. И ты…

— И я, — вновь не дал он мне закончить, без видимых на то усилий не давая подняться с кровати, — безумно хочу тебя поцеловать, так что смирись, пожалуйста, со своей участью.

Вот о чем говорила Чейз, когда называла его 'самозабвенным нарциссом'. Джей был зациклен на всепоглощающей любви к собственной персоне, и, что гораздо страшнее, с легкостью добивался столь же глубокого чувства в других. Я продержалась всего секунду, старательно не отвечая на томительно нежную ласку бархатных губ с одурманивающим привкусом алкоголя, а затем и думать забыла о неловкой ситуации, в которую загнала меня его выходка. Неважно, что скажут домашние, когда выяснят всю неприглядную правду о своей дочери, встречающейся со слишком взрослым парнем. Главное, у меня есть 'здесь' и 'сейчас' прекрасно сочетающееся с присутствием самого невоспитанного мужчины из всех, когда-либо живущих на этой необыкновенной планете.

— Тогда я буду назвать тебя сладкой, — сквозь обволакивающую тело дурноту донеслось до моих ушей. — Потому что ты и понятия не имеешь, какие сахарные у тебя губы. И кожа. Ммм, ты великолепна, Астрид.

Не знаю, какой я казалась со стороны, но внутреннее чутье подсказывало, что Майнер изрядно лукавит. Раскрасневшаяся, шумно дышащая, старающаяся скрыть за неумелыми ласками мелко дрожащие пальцы — вряд ли у него настолько непритязательный вкус.

— Всегда об этом помни, — выдохнул он мне в шею, с опаской спускаясь губами чуть ниже, словно боялся перейти ту незримую грань правильного, о существовании которой я уже напрочь забыла. Хватило одного мимолетного взгляда на глубину потемневших синих глаз, чтобы увидеть в них не только язычки мерцающего желтого пламени множества свечей, но и собственное желание.

Нервно улыбнувшись, я зажмурила глаза и принялась расстегивать пуговицы на своей рубашке, мысленно радуясь помощи горячих ладоней. И именно в тот момент, когда лица коснулись жаркие губы, а ремень и сорочка улеглись на пол, закрыв собой ранее стянутую с божественного торса футболку, зазвонил чертов телефон.

Я вопросительно глянула на Джея, ожидая услышать от него нечто вроде: 'Выбрось его, а?', но получила лишь звучный поцелуй в щеку и напутственный шепот: