Александра Верёвкина - Осколки вечности

— Открой, — велел я, замирая в узком коридорчике. — Немедленно.

Всхлипывания усилились, но выполнять мои указания никто не спешил. Что ж, не с тем ты связалась, моя дорогая.

Плюнув на врожденную любовь к порядку, я пнул ногой дверь чуть повыше замка, с удовлетворением отметил характерный звук 'кряк', сопровождаемый тоненьким вскриком и заимел возможность лицезреть 'чудную' картину.

*Лучший способ избавиться от купленной нелегально машины — сдать ее в мастерскую на запчасти, т. е. на разбор.

Жалкое, залитое слезами лицо с потеками туши на щеках, вызывающими брезгливость, с расширившимися от захлестнувшего их ужаса воспаленными глазами уставилось на меня, в то время как правая рука спряталась за спину, в судорожно зажатой ладони которой я успел заметить смутно знакомую темно-коричневую баночку с обезболивающими.

— Это, что, шутка? — разъяренно процедил я сквозь зубы, очень быстро улавливая суть происходящего. — Ты совсем ненормальная?

— Ты…ты меня…не любишь, — взвыла чокнутая девица, рьяно принимаясь за продолжение прерванного моим появлением суицида. — Пользуешься, как игрушкой…а я больше…так не хочу! Не хочу, слышишь! Мне не…не нужны деньги…я люблю тебя! Да! И не хочу…ничего. Лишь умереть.

Взвыв белугой, она вытряхнула на дрожащую ручку все капсулы разом, а затем попыталась проглотить, когда я перехватил тоненькое запястье, и таблетки полетели прямиком в раковину.

— Дурочка, — устало прошептал я, прижимая зареванную истеричку к груди. Черт, любимая футболка, боги явно ко мне неравнодушны! — Я вообще не умею любить, но ты мне нравишься. Очень.

— Правда? — скрипучим и каким-то абсолютно безжизненным голосом спросила она, безобразно комкая дорогую сердцу вещичку в маленьких кулачках.

— Конечно, — лихо солгал я, перебирая пальцами смоляные пряди волос. — Мне хорошо с тобой, — почти верно, сытый я более благодушен.

Кажется, гроза миновала. Расслабленно повиснув у меня на плечах, брюнетка перестала ежесекундно трястись и безропотно позволила сначала умыть себе лицо, а затем отнести в кровать. Не знаю, откуда во мне вдруг взялась проклятущая жалость, но она явно присутствовала, потому что следующие полчаса я провел рядом с 'котенком', как представил ее Астрид, выслушивая единообразные признания в пламенной любви. О планах по избавлению самого себя от мерзкой девчонки пришлось забыть. Думается, я не настолько бездушен, чтобы хладнокровно свернуть шею той, кто так мило улыбается.

С отчаянием отсчитывая благословенные минуты, которые бы мог провести со своей девочкой, не отягчающей мозг бездарными истериками, я с трудом дождался момента, когда мой раздражитель уснет, и поплелся переодеваться, с отвращением стягивая с себя испорченную футболку. Как говорится, за все надо платить. Безусловно хороший день, разбавленный ненавистью вечер и отвратительное начало ночи, а я все никак не могу избавиться от завораживающего воспоминания о том, как трогательно и безумно сексуально сползает с плеча Астрид тоненькая бретелька кружевного топика. Хотя лучше позабыть о подобных мыслях до того, как вернусь в дом к Уорренам. Пользоваться щенячьей наивностью — низко, мерзко и подло; не говоря уж о бескрайней невинности.

Осталось выполнить домашнее задание: разобраться с тем, что во мне происходит, и определиться уже, чего я хочу на самом деле.

Попутно выуживая из шкафа черный свитер, я поддался размышлениям на заданную тему и составил список самых очевидных глупостей уходящей недели.

В пух и прах разнес свой изначальный план, в котором девочке была уготовлена роль обаятельной наживки для Леандра. Что могу сказать по существу предъявленного обвинения? Молод, глуп и не понимал, что творил? Полноте, я все прекрасно осознавал, но остановиться не мог, а сейчас уже слишком поздно. Мне не хотелось бы признавать, что в душе есть какая-то частичка, живо откликающаяся на имя Астрид, однако наедине с собой вполне оправдано немного пооткровенничать.

Итак, что же меня взбесило на парковке у клуба? Разумно предположить, будто взыграл инстинкт собственника, мол, она моя и все такое. Вот только крови я ее не пил, а значит и своей не считаю. Однако не позволил другому хищнику и близко подойти, разграничив территорию четким заявлением, что это моя девушка, мой охотничий трофей, и стервятникам вроде Лео здесь ничего не светит. Он понял мое предупреждение, а жаль. Альтернативного способа мести у меня до сих пор нет. Вряд ли ему пришлась по вкусу блондинка, во всяком случае, мне она определенно не нравится.

Выходит, это ревность? Или страх, что кто-то причинит боль этому очаровательному созданию? Попробует ее прежде, чем вкушу я?

Ясно. Точнее вообще ни черта не понятно, чего и следовало ожидать. Единственным человеком, с которым я когда-либо говорил по душам, была Айрис, а теперь я делюсь своими тайнами с Астрид. Глупо думать, будто это для меня совсем ничего не значит.

Почему я так поступаю? Зачем выворачиваю душу, пытаясь добиться изнаночного состояния? Вопросы не ко времени, потому что вразумительных ответов не имеется.

Закончив с гардеробом, я заглянул в комнату бунтарки, убедился, что сие бедствие крепко спит, и на всех парах отправился к дому на холме. Правда, не на Мерседесе, которого уже и след простыл, а на припаркованной неподалеку Хонде, одолженной у моего ворчливого соседа с третьего этажа не очень-то законным путем взлома.

Если бы мое умершее шестьдесят лет назад могло биться, оно выводило бы пугающе быстрые рулады. Не различая дороги, я буквально мчался по пустынным ночным улицам и в итоге оказался у двери черного хода через пятнадцать минут, то есть около часа ночи, поэтому не рассчитывал застать девочку бодрствующей.

Вопреки моим ожиданиям, она не спала, а что-то увлеченно рисовала, лежа на животе на ворсистом ковре какого-то светлого оттенка (разбираться с цветовыми ощущениями мне было некогда). Боясь испугать ее своим неожиданным появлением, я нарочито громко прошествовал на середину комнаты, шумно разулся и лег рядом, все это время старательно сосредотачивая внимание на лежащем листке бумаги, и уж никак не на обтягивающих шортах самой иезуитской длины.

— Привет, — несколько хрипло поздоровался я.

— Привет, — улыбнулась Астрид, на секунду отрываясь от своего занятия, чтобы неловко дотянуться до моих губ и оставить на них влажный, сочащийся нежностью поцелуй. И это меня разозлило. Нет, не то, как отчаянно она пытается повторить пережитые всего за один день эмоции, а моя собственная реакция, смахивающая на повадки закомплексованного подростка. Я вдруг забыл о необходимости дышать и если бы мог, то точно покраснел, чего не случалось даже в худшие времена, когда о моем неумении целоваться одна недалекая барышня растрепала всей школе.