Валентин Егоров - Капитан Т.Т. Трезоров

— Ну, малец! Ну, не знаю я, что происходит с твоей матерью. Все приборы показывают, что внутри у нее все в порядке, только легкие странно попыхивают. А в тоже время у нее убывают силы и она становится физически слабой. Моего опыта и знаний не хватает, чтобы определить, чем она болеет и как ее требуется лечить. Придется тебе везти ее в город и показывать опытным городским врачам. Может быть они и смогут определить и прописать твоей матери курс лечения. Авиетку свою я тебе дам, права на вождение у тебя уже, наверняка, есть, вот и отвезешь ее сам в город.

После этого он уже не приходил, а все спрашивал, когда я повезу мать в город.

Но денег на городских врачей у нас не было, вот и пришлось мне еще до конца экзаменационной сессии вновь заняться своими коровами.

Было даже очень удобно, стадо пасется на лугу, а ты сидишь в тенечке по кустиком с учебником в руках и готовишься к экзамену. А в день экзамена я просил Николая, нашего сельского комбайнера, подменять меня в поле на полдня. Комбайн на воздушной подушке Николая один день работал, а три дня ремонтировался. В дни экзаменов он практически всегда оказывался свободным и с охотой подменял меня. Была только одна маленькая, но очень серьезная проблема, Николай любил поддать на лоне природы. И, если я задерживался после экзамена, скажем, часов до двух по полудни, то наступали кранты, после этого времени можно было и стадо не собрать. Поэтому все выпускные экзамены я старался сдавать одним из первых. Многим одноклассникам это почему-то не нравилось, когда я первым выходил к доске. Они кривились лицом и считали, что из своей пастушьей грязи я лезу в отличники и, из-за своего наивного детского эгоизма, делали все возможное, чтобы не дать первым выйти к доске. Никто из них не знал и не хотел знать мои личные или семейные проблемы. Да, честно говоря, и я сам не особенно стремился делиться сокровенным со всей этой толпой маменьких и папеньких детей.

Вот и сегодня, наверняка, кто-нибудь из них снова попытается помешать мне.

Погруженный в свои мысли я не заметил, как подошел к дому.

Мать, по-прежнему, возилась на кухне, но готовый завтрак уже стоял на столе.

Когда мама прошла в комнату с кружкой молока и большим ломтем белого хлебы, я обратил внимание на то, как она сильно постарела и, словно вся усохла. За последние несколько недель она превратилась в удивительно маленькую и сухонькую старушку, хотя моя память хранила ее статной, крупной и красивой женщиной.

Я молча сел, поцеловав на ходу маму в щеку, за обеденный стол, на котором все еще шкворчала большая сковорода яичницы. Мама молча сидела напротив меня, кротко сложа руки на коленях, и с какой-то укоризной в слезящихся от света глазах, не отрываясь, смотрела на меня. Я точно знал, что она хотела сказать мне этой своей укоризной, и постарался, как можно быстрее, проглотить завтрак, чтобы бежать из-за стола. Моей маме очень хотелось, чтобы я продолжил учебу и уехал из села, где, по ее словам, молодым ребятам моего возраста после окончания школы делать было нечего, так как в селе не было ни хорошей, ни плохой работы, ни стоящего заработка. Мама страшно не хотела, чтобы я жил от бутылки до бутылки, как это делали комбайнер Николай и дядя Игнатус.

Практически на ходу дожевывая и запихивая в горло кусок хлеба, я выскочил из-за стола и бросился во двор, выгонять из хлева Машку. Увидев меня, Машка нетерпеливо заревела и норовила поддеть меня рогами. В очередной раз, увернувшись от ее бодливого заигрывания, я выгнал ее из хлева на двор и через распахнутые ворота погнал корову дальше вниз по улице.

Когда мы вышли по центральную улицу, то достал губную гармошку и стал наигрывать популярные мелодии, чтобы все сельчане — мои работодатели — знали и слышали, что пора выгонять скот на выпас. Вскоре меня окружало стадо голов в сто коров и быков, коз и овец и мы, весело маршируя под легкую музыку, прошлись по центральной улице за околицу села.

Выпас скота дело не хитрое, когда имеются большие заливные луга или пустые территории с травой для выпаса домашней скотины. Сегодня же приходилось постоянно выкручиваться, отыскивать небольшие прогалины кормовой травы, которые островками располагались вдоль леса или электромагнитных дорог, так как все остальные территории перекрывались надписями "Don't cross! Private ownerships!"

Я часто думал, почему эти надписи делаются только на иностранных языках, и понял, что все это делается для того, чтобы людям не было бы стыдно, объявлять пустовавшие ранее общественные заливные луга, своей частной собственностью. Вот они и придумали эту хитрость с надписями, чтобы простые люди не сразу догадались бы, что эти заливные общественные луга больше не принадлежат государству или народу.

Николай был уже на месте и радостно помахал рукой, приветствуя меня, а я не задерживаясь, вприпрыжку побежал дальше по дороге, нужно было спешить в школу, чтобы занять очередь на экзамен и первым выйти к доске.

Но я опоздал.

Белояр и трое других парней из моего класса уже создали очередь, и Белояр стоял первым в очереди. Другие парни с хмурыми лицами топтались у кабинета физики, мрачно поглядывая на меня. Эта ситуация с очередью была совершенно неприемлемой для меня, так как сдача экзамена четвертым создавала прямую и непосредственную угрозу опоздания к пасущему на выпасе стаду. Но что-либо изменить было поздно и в этом опоздании я мог винить только самого себя, — оказался излишне сентиментальным, не захотел будить так рано утром своих односельчан, Вот, что значит пройтись, а не пробежался по центральной улице?!

Мне ничего не оставалось делать, как молча встать в очередь за уже пришедшими парнями.

Через некоторое время в школьном коридоре вслед за мной выстроилась длинная череда других ребят, позже пришедших на выпускной экзамен. К десяти часам коридор был битком забит учениками, а в дальнем углу шушукались родители, пришедшие помочь своим чадам.

ххх

Когда часы стали отбивать десять часов, в дальнем конце коридора появились директор школы, Валентин Валентинович и его ассистент. Директор, нежно прижимая в своему большому животику толстый портфель, шел чуть впереди. Его портфель был до предела набит никому не нужными деловыми бумагами, а в одном из его отделений находилась тонюсенькая папочка с белыми квадратиками бумаги с жирно выведенными фломастером цифрами на одной из сторон.

Это были экзаменационные билеты.

Экзаменационная троица торжественно и гуськом прошествовала в кабинет физики и со стуком захлопнула за собой дверь.

Через несколько минут дверь кабинета вновь распахнулась и на пороге появился Валентин Валентинович, который, посматривая через толстую призму своих очков, осмотрел коридор с длиной очередью, и, словно не замечая Белояра, стоящего во главе очереди, громко и требовательно спросил: