Татьяна Стекольникова - Здравствуй, Гр-р!

— Нина, это не то, что ты подумала…

Ну вот, что я говорила!

— А что я подумала?

И зачем только я это сказала — классическое начало сцены ревности, переходящей в гранд-скандал. И не дав Громову раскрыть рта — иначе бы пошло-поехало! — я принялась рассказывать ему, что беспокоюсь, как доедет до Энска Перепетуя: ящик-ящиком, но голова-то фарфоровая… Громов смотрел на меня так, будто я снова в стрингах поверх бермудов. Пришлось добавить подробности: как я искала подходящий ящик, как думала, чем его набить, как запаковывала куклу в газеты…

— Так это кукла?!

— А ты что подумал?

Гр-р не сказал, что он подумал. Он привлек меня к себе:

— Дурочка, думаешь, мне кто-то кроме тебя нужен?

Тем не менее, объяснять, зачем звонила Соня, он не стал. А то, что я дважды дурочка, я и без тебя, Громов, знаю. Как знаю и то, что, несмотря на обиду и подозрения, расстаться с тобой не могу.

Гр-р сел за рояль и сказал, что разучил специально для меня романс. Со дня исполнения "Последней любви" я не слышала, чтобы Гр-р пел. Врет, конечно, что не знал "Гори, гори, моя звезда", — это Громов-то, по утверждению Шпинделя, лучший исполнитель романсов в Энске? И не знает классики жанра? Я сделала вид, что поверила. И пока Громов пел, думала, что вообще-то я должна ощущать себя на седьмом небе от счастья: такой мужик — загляденье, а не мужик! — две недели разбивался в лепешку ради того, чтобы устроить мне колоссальный сюрприз с мансардой, пас мою кошку, смотался — опять же по собственной инициативе! — за продуктами, поет мне романсы и уверяет, что ему нужна только я. Но я чувствовала неистребимый привкус медной монеты. Я видела эту Соню обнаженной и хорошо представляла себе, что значит быть, как минимум, на десять лет ее старше — даже если она беспардонная хамка, халда и нахалка, все шансы на ее стороне. Меня так и подмывало пожелать Соне окосеть, стать рябой и кривобокой, отрастить хвост, горб или третью руку… Но это не решило бы проблему — Сонь вокруг столько, что мне придется придумывать им кары до скончания веков… Можно было бы надеть какие-нибудь виртуальные шоры на Громова, чтобы не смотрел ни на кого, — но я догадываюсь, что околдованный мужик станет чем-то вроде лунатика, — а мне нужен живой и здоровый Гр-р… Причем, не состоящий ни в каких параллельных связях — мне с избытком хватило бывшего мужа. Соня в прошлом — это понятно. Но Соня в настоящем…

Последние аккорды Громова потонули в звуках канонады — так мне показалось. Сначала палили где-то в отдалении, но через минуту обстреливали наш дом. С воплем "Нас бомбят!" я бросилась искать спасение на груди Гр-р.

— Не-а, — сжимая меня в объятьях, покровительственно сказал Громов. — Это ледоход начался… Что-то рано в этом году, обычно в апреле, числа так пятнадцатого…

В окно ничего нельзя было разглядеть, и Гр-р предложил пойти на набережную. Я всю жизнь провела в стране, где рек-то было раз-два и обчелся, а уж о том, чтобы реки покрывались почти метровым льдом, и речи не было. Что такое настоящий ледоход, я даже представить себе не могла. Молча смотрели мы на ледяные плиты, взорванные водой. Они дыбились, сталкивались, дробились, грохоча, как самые настоящие орудия… Разговаривать в таком шуме было нельзя: кричи — не кричи, кроме громыханья льдин, ничего не слышно. Громов стоял в расстегнутой куртке, прижимая меня к себе, и я чувствовала щекой удары его сердца.

Хотя моя спальня и выходила окнами во двор, ледоход был слышен и там, не давая заснуть. Ко всему с Морковкой случился приступ кошачьего безумства, и она носилась по стенам, как красный метеор. Гр-р, который еще не приобрел достаточный опыт общения с кошками, наблюдал это явление впервые:

— Она же летает! Прыгнуть ТАК никакая кошка не может! Как вы это делаете?

Он уверен, что это я помогаю Морковке летать! Я не стала рассказывать Гр-р правду о полетах Морковки — то есть ее игр с домовым. Я узнала об этом только что, нажав на свою синюю кнопку. У меня завелся собственный домовой — это хорошо, значит, дом становится гнездом.

В конце концов Морковка спланировала Громову на живот, намереваясь провести там остаток ночи, но была мной изгнана — лапы прочь от моего альфа-самца! Я и без рыжих знаю, что мне делать с Гр-р…

1. Гр-р рассказывает свой сон, а я строю планы.

Утро началось для меня рано: раз у Громова тяжелый день — сам сказал, — надо проводить мужика по-человечески. Занимаясь завтраком, я старалась не греметь на кухне, по-моему, даже ложки не звякали, но Гр-р все равно проснулся.

— Я почувствовал, что ты сбежала…

— Ну, не очень далеко — ты же меня сразу нашел…

— А мне такой странный сон приснился — даже не сон, а воспоминание, потому что недавно это со мной уже было. Вечер, когда мы от Шпинделя выходили, и снег падал… Я тогда… А, да что там… Короче, вижу я снова тот вечер. Ты в своих туфельках на крыльце стоишь — почти в снегу. И я совершенно отчетливо понимаю, что ты сейчас пойдешь за мной прямо по снегу и даже не замешкаешься, не задумаешься, что окажешься в снегу по колено — считай, босиком… Я отнес тебя в машину… И, как вспышка, мысль — ты самое дорогое, что у меня есть, и как я счастлив, когда держу тебя на руках…

Громов вздохнул и придвинулся ко мне совсем близко:

— Нина, когда я тебя вижу или думаю о тебе — а я думаю о тебе все время, — у меня аж челюсти сводит от желания… Да вот…

И Гр-р положил мою руку на молнию своих брюк — мужской жест бесконечного доверия к женщине.

Конечно, я обняла его — но молча. Что я должна была ему ответить? Что я готова идти за ним не только босиком по снегу, но и босиком — через костер? Что у меня кружится голова, стоит о нем подумать? Возможно, когда-нибудь я это и скажу… Но не сегодня — он по-прежнему ничего не говорит о Соне. Не может быть, чтобы он не понимал, как мне неприятно появление Сони в его жизни…

Мне требовался перерыв — чтобы подумать о наших отношениях. Но теперь сбежать я могла только в прошлое…

Я дождалась, когда Гр-р уплетет последний бутерброд:

— Гриша, я решила снова прогуляться в 1909 год… Ты, когда вечером придешь, не удивляйся: я буду не я. То есть внешне я, а внутри — Анна. Ты для Анны — незнакомый мужчина, еще и из будущего. Я напишу ей, чтобы она не испугалась, как в прошлый раз. А ты, — я погрозила Гр-р кулаком, — только попробуй полезть ко мне, то есть к ней… со своими поцелуями… Имей уважение к старушке…

Что тут началось! Громов вскакивал и снова садился, крича, что я собираюсь проводить опасные для жизни эксперименты в его отсутствие. Эксперименты, которые могут закончиться неизвестно чем… На худой конец, сердился Гр-р, надо было Карпа позвать…

— Ты специально выбрала время, когда я не могу с тобой остаться! А вдруг ты не вернешься, и Анна навсегда тут останется? — мне показалось, что это предположение привело Громова в ужас.