Александр Прозоров - Последняя битва

Князь Сакульский удерживал беженцев от возвращения до марта, сам же проводил вечера и ночи в советах с мудрым Лютобором — в посмертном бытии своем наконец-то утвердившимся в образе тридцатилетнего мужа — и в созерцании зеркала Велеса. Месяц тщательных наблюдений и подсказки волхва помогли Звереву разгадать тайну бессмертия османского наместника и его преданности османам. Султан Мурад поступил очень и очень мудро, посадив в польские короли существо, жизнь которого целиком и полностью находилась только в его руках. Это существо не боялось ни пуль, ни яда, ни меча, а потому могло подавать хороший пример воинству, бросаясь впереди обреченных в самые безумные атаки, не боялось ни заговоров, ни мести.

И одновременно — существо это не могло взбунтоваться против хозяина, ибо нить его существования была очень и очень тонка. Османский султан мог легко и просто оборвать ее в любой миг, стоило ему хоть немного усомниться в преданности раба.

— Значит, суфийский маг знает имя жертвы, из которой взята свежая кровь, — сделал вывод ученик чародея из последней беседы с Лютобором. — За месяц кровь сгнивает и становится ядовитой. Чтобы провести обряд вытягивания из тела упыря старой крови, нужно знать имя девственницы, из которой была взята жизнь. Это имя известно только магу. Он забирает из Батория гнилую кровь и наполняет его свежей, из другой девственницы. Но оставляет ее имя в тайне. Ее имя знает он и только он. Хороший поводок для бессмертного и всемогущего раба. Ну что же… Я не знаю имя жертвы. Но зато я знаю, как выглядит сам суфий.

В начале марта, раздав русским семьям остатки продовольствия, князь велел им возвращаться в родной край и отстраивать Старую Руссу сызнова. Сам же помчался в Москву.

В столичном дворце Сакульских оказалось весьма шумно: почти два десятка семей из поместья Лисьиных сообразили, где лучше всего укрыться от польского набега, и отправились не в княжеское имение, а сюда. Андрей не спорил, и даже не заругал Изольда за потраченную казну. Что уж тут поделаешь — война. Каждый пытается спастись по собственному разумению, и долг сильного — помочь слабому и защитить.

Барон Тюрго оказался прав: письма Арины дожидались его здесь. Причем — сразу три. За них Зверев и схватился в первую очередь.

— Ты чего, княже? — забеспокоился Пахом, убиравший его вещи. — Ты прямо с лица почернел!

— Я проклят! — Андрей скомкал письма и в сердцах швырнул их в топку печи. — Я проклят… Проклятье княжества Сакульского продолжает жить и истреблять всех, кто ступит на мою землю. Почему мы так и не убили того чертова колдуна, Пахом? Почему я не поймал его и не уничтожил? Пока он жив, живо и проклятие. А он, сволочь этакая, бессмертен!

— Первый раз в жизни слышу, княже, чтобы ты помянул нечистого, — отложив перевязь и шубу, подошел ближе дядька. — Что случилось-то, сказывай?

— Ермолай и Пребрана с мужем своим благополучно за океан отбыли, и вестей от них я, верно, в этой жизни больше никогда уже не получу, — откинулся в кресле Андрей. — Жених же Арины был заколот, и она с Полинушкой моей решила возвернуться. В пути у Полины случился приступ желудочных колик, и она, промучившись три дня, преставилась. Не знаю, что это было такое. Может, обычный аппендицит… Отец мой и матушка уезжать в княжество отказались, остались Великие Луки оборонять. О том смерды беглые поведали, что с письмом ко мне, с семьями и пожитками в княжество явились. Вестей от них более не было. Сгинули безвестно. И выходит так, Пахом, что опять случилось все по проклятию древнему: сидит наследница удела княжеского одна, сиротой неприкаянной. Чертов колдун… Почему я его не убил?!

— Какая же она сирота, княже? Ведь ты, отец ее, силен и крепок.

— Надолго ли? Все остальные родичи княжны уже пропали. А война еще не кончена. И прятаться от нее мне не с руки. Недолго, наверное, осталось.

— Помилуй бог, Андрей Васильевич, что такое ты сказываешь?!

— А чего в этом такого, Пахом? Мы что, собирались жить вечно? Оставь меня. Хочу побыть один.

Первым, кого Андрей увидел, войдя в верхнюю думную палату, был князь Дмитрий Хворостинин — тот самый, что нанес и первый, и завершающий удар в битве при Молодях.

— Андрей Васильевич? — узнал Зверева опричный воевода, и князья крепко обнялись.

— Здрав будь, княже! — обрадовался встрече и Андрей. — Какими судьбами в наших краях?

— Решил я доверить князю Хворостинину полки смоленские, — ответил вместо воеводы Иоанн. — Дмитрий Иванович в своей жизни ни единого поражения не потерпел. Посему решил я его с южного порубежья отозвать и на западное поставить. Окромя набегов ногайских разбойничьих, за год последний там не случалось ничего. С татями же, мыслю, и новики управятся. Невелика честь.

— Беда теперича османскому псу, — усмехнулся Зверев. — Лучше ему в норе сидеть и не высовываться.

— Может статься, и так, — согласился Иоанн. — Однако же Баторий, как из Речи Посполитой доносят, пуще прежнего рати ныне набрал. Дума боярская приговорила у Смоленска и Пскова дожидаться схизматиков. Полагают воеводы мои, не пойдет раб османский через Полоцк и Луки Великие. Земли там разоренные, добычи им нет, еды и фуража тоже. Некуда воевать им в той стороне. Давай, Андрей Васильевич, сказывай. Мысли твои извечно поперек общего приговора выходят. И на диво сбываются.

— Не пойдет османский пес ныне через земли разоренные, — ответил Зверев. — Верно бояре приговорили, на Псков он ударит. Псков — ключ главный к пути торговому Балтийскому и землям Новгородским. Баторию от земель лесных покамест пользы никакой, окромя славы ратной. Чтобы земли эти золотыми стали, труд к ним немалый приложить надобно. Города строить, дворы ремесленные, землю пахать, лес рубить. Время требуется, дабы землю сию поднять. С торгов же прибыток быстрый. Посему торговый путь по Неве он отбить и захочет.

— Надо же, — удивился государь. — В кои веки ты с умами прочими в един ряд встал. Не иначе чудо Господне лицезрю. Однако же у Невы мне пока больше свены досаждают, нежели ляхи османские.

— Свены бы и рады мир заключить, — поторопился ввернуть слово Андрей, — да опасаются сильно, что прежними глупостями обиду тебе большую учинили. И даже если отдадут они тебе миром все завоевания свои, ты войны с ними не прекратишь…

— Обида, знамо, есть… — согласился царь. — Однако же, коли миром все вернут… Коли вернут — прощу. Господь велит быть милостивым с раскаявшимися. Коли миром все вернут, карать не стану.

Барон Тюрго оказался прав: просить хорошие условия мира нужно до того, как тебя крепко прижали к стене.

— Уверен, на твою милость они ответят крепкой дружбой, — склонил голову князь.