Николай Романецкий - Конь в малине

– Там… Костя… – Он задохнулся.

– Что? – прорычал толстяк.

– Костю там сбила машина! – выпалил рыжий, справившись с дыханием. – На улице!

– Какая машина? Что ты плетешь?

– «Мерседес-семьсот» цвета мокрого асфальта.

– Номер заметил?

– Заметил. Но он и не собирается скрываться. Какой-то лох… Похоже, просто несчастный случай.

До толстяка, наконец, дошла вся серьезность случившегося.

– Черт возьми! Менты же сюда, к нам, припрутся! Оружие у него было?

– Не знаю! – Рыжий стрелой метнулся вон. Через несколько секунд вернулся, держа в руке «етоева» с глушителем. – Нет, на кухне оставил.

– Слава богу! – Толстяк облегченно вздохнул. – Завтрак откладывается… Займись этим! – Он кивнул в мою сторону. – Чтобы ни звука отсюда!.. Пойду, посмотрю, что там.

Он вышел.

А я вдруг вспомнил вчерашние свои слова. «Ты будешь первым, морда!..» Все получилось именно так: я был жив, а он… И не важно, что оружием моим стала сама судьба.

Между тем рыжий достал вторую пару наручников и пришпилил мою левую руку к той же трубе, что и правую. Силы у него было хоть отбавляй – сопротивление он преодолел в пять секунд. Впрочем, ему ведь не пришлось накануне лежать с раскаленным утюгом на пузе…

Потом он связал шнуром мои ноги и приторочил к дивану. Последним мазком создаваемого полотна под названием «Лежи и не пикни, малыш!» стал поролоновый кляп в рту.

Вскоре из-за дверей донесся приглушенный шум. Заспорили. Голосов было несколько, один определенно женский.

Рыжий сидел в кресле и прислушивался. «Етоева» он держал наготове. Я и молил бога, чтобы кто-нибудь из гостей вздумал заглянуть наверх, и боялся этого – рыжий казался сейчас человеком, способным на все.

Наконец в доме все стихло. Вскоре толстяк поднялся к нам:

– Выпроводил голубков! Какая-то бабка заявила, что, кажется, погибший выходил из нашей калитки. Есть такие: все видят, во все нос сунут. Не сидится спокойно на пенсии. Пришлось посоветовать, чтобы поменяла очки. – Он вздохнул. – А Костя так и лежит там, на краю канавы. Когда не надо, «скорые» под ногами путаются, когда надо – не дождешься!

– Он что, только ранен? – оживился рыжий.

– Нет, откинулся. Как говорят в сводках: «От полученных телесных повреждений пешеход скончался на месте».

– Дичь смурная! – Рыжий мотнул головой. – Кавказ пройти! В Тегеране у муслимов побывать! А найти смерть под тачкой лоха…

– Не трынди! – одернул его толстяк.

Рыжий легкомысленно махнул рукой:

– А-а, этот уже ничего никому не расскажет.

– Все равно не трынди! – Толстяк достал из нагрудного кармана мобильник, понажимал кнопки. – Шеф?.. Да-да, Эркюль. (Я мысленно усмехнулся.) Докладываю. У нас проблемы. Алан отдал богу душу… Нет, несчастный случай, дэтэпэ… Нет, не покушение, какой-то лох сбил на шоссе… Нет, прокола не случилось… Да, заходили, сказал им, что с погибшим не знаком. Оружия при нем не было, документов тоже… В порядке, готов снова на сковородку… Да, применяем биоколлоид… Слушаюсь… Хорошо, понял! – Он выключил мобильник, повернулся к рыжему. – Приведи этого в исходное положение и дай пожрать.

Рыжий развязал мне ноги, вынул изо рта кляп, отстегнул от трубы левую руку.

– И дай ему трусы!.. Терпеть не могу, когда мужик концом передо мной сверкает!

Мне вернули трусы. Извиваясь и скрючиваясь, я не без проблем, но справился со своим срамом. Видела бы меня сейчас Инга!.. Впрочем, живот уже чесался меньше, и оставалась только слабость в членах и дрожь в душе.

– Курить ему больше не давай, – продолжал распоряжаться толстяк. – Велено сегодня не трогать. Завтра утром шеф сам заявится сюда, привезет вилфаг… Знаешь, Ирландец, что такое вилфаг?

– Знаю, – сказал рыжий. – Сыворотка правды.

– Вот-вот! Эта штука развяжет ему язык почище Алановых утюгов. – Он шагнул к двери. – Пойду вздремну. Ни черта ночью не спал, все обожженное мясо чудилось… Зверюга все-таки был наш Алан, царство ему небесное!

Меня на время оставили в покое, и я тут же приуныл. Что такое вилфаг, слышать приходилось – не знаю уж, вложили мне в память это знание гипнозом или оно сохранилось от той, первой личности, которою я был до нынешней недели. Вилфаг – это вам не раскаленный утюг и не адская сковородка, против него сила воли не поможет. Ее просто нет, этой воли, а язык становится как помело… Правда, говорят, существует метод борьбы и против вилфага. Надо зациклить мозги на предмете, который тебя очень волнует. К примеру, на Ингиных грудях… Впрочем, нет, от Инги легко перекидывается мостик ко всему этому делу. При допросе с применением вилфага используются логические связи между людьми и событиями. Придется зациклиться на заднице Лили. Если удастся, конечно… Боюсь, у задницы Лили с Ингиными грудями в моей памяти элементарная логическая связь. Цепочка проста: задница – груди – «малина» – половой акт – беременность – гинекологическая клиника – доктор Виталий Марголин – подвал – шкатулки – Финляндский вокзал – ячейка такая-то – код такой-то. Приплыли! Нет, не буду думать об этом! Буду думать о главном. Кто я такой? Найти бы того гипнотизера, что загнал в меня личность Арчи Гудвина. Может, Инга его знает?.. Инга… «Малина»… Беременность… Клиника… Тьфу, ты, господи!

Пришел Ирландец, принес поднос со жратвой.

Как мог, левой рукой, я принялся набивать все еще чешущееся брюхо. Да, не ресторан «Прибалтийской», конечно… И не «Рустерман», в котором я-настоящий никогда не был. Его и не существует-то, наверное, – выдумка Стаутова!..

Когда я поел, Ирландец отобрал поднос и сунул мне банку с биоколлоидом.

– Мажься теперь сам! Я не брат милосердия…

– Спасибо! – сказал я. – Кликуху «Ирландец» тебе, наверное, дали за цвет причесона?

– Не твоего ума дело! – Рыжий ушел.

Я смазал биоколлоидом места былых ожогов, не забыл пройтись по ободранной браслетами пояснице, потом поставил банку на пол и решил поспать. Время и сон лечат любые раны – как телесные, так и душевные.

Мне снились раскаленные утюги, Ингины груди и зеленоглазые женщины-подростки с волосами a la Милен Фармер. Я и во сне помнил, что Ингины прелести – это табу и не без успеха вызывал видение ягодиц Лили. Но Лили поворачивалась ко мне лицом, и у нее оказывался большой выпуклый живот (барабан, как сказал бы охранник Игоряша), и вновь возникала логическая цепочка «беременность et cetera», и я в ужасе просыпался.

Время на часах понемногу продвигалось вперед. 14.18. Потом 16.47. Потом 19.05. Когда я проснулся в очередной раз, нащелкало уже 21.24.

За окном смеркалось. Сна больше не было ни в одном глазу. Тут же в комнате зажегся свет – Ирландец принес поднос с ужином. Опять консервы.

– Надеюсь, кормлю тебя в последний раз, – мрачно пробурчал он.