Алекс Градов - Черный клан

«Нет, я выполню! — решил я из чистого упрямства. — Из уважения к учителю».

Я закрыл глаза, чтобы эффективнее думалось. Соображалка работала медленно-медленно. Так и слышно, как натужно скрипели в мозгу шестеренки.

Чем же я готов пожертвовать ради превращения?

Нет, ну до чего же дурацкий вопрос!

Можно подумать, у меня есть выбор!

Разве кто-нибудь спрашивал меня, хочу ли я перемен? Начиная с того момента, как Валенок дал мне в глаз в ирландском пабе, был ли хоть один день, когда я сам управлял событиями?

Превращение идет само, говорил Лорд в Маске.

Все-таки правильно я сказал Грегу: «Я попал в поток, и меня несет как щепку». От меня ничего не зависит…

А Грег говорит — зависит.

Кто же из них прав?

Это умственное усилие сразило меня окончательно. Я сладко зевнул и, еще не успев закрыть рот, погрузился в глубокий сон.

Обычно, когда я настолько уставал, то спал как колода — без сновидений. Но тут на меня сразу обрушились яркие, бурные сны. Я буквально захлебывался потоком информации, тонул под нагромождением образов, словно и в самом деле угодил в стремнину. Ощущения, звуки и краски то мелькали, стремительно сменяя друг друга, как на ускоренной перемотке, то вдруг застывали, и я переводил дух, пытаясь осознать происходящее и мою роль в нем — до следующего рывка. Вспышки света и взрывы красок сменялись темными провалами, будто я скачками несся через дремучий, озаренный солнцем лес.

Я снова видел золотистую стрекозу — вот она вылупляется из личинки, яростно сражаясь с собственной мертвой шкуркой. Сейчас мне кажется, что это два разных существа, причем одно пытается сожрать другое, и в этой ассоциации я вдруг усматриваю глубокий и важный смысл. Но не успеваю я хорошенько поразмыслить на эту тему, как стрекоза исчезает, а я погружаюсь в мутную, грязную воду, полную мелких безмозглых хищников, в которой кипит примитивная борьба за существование.

Да это же опять все та же лужа. Зачем я тут? Я уже давно перерос ее!

Мутная вода на глазах светлеет и теплеет. Вокруг — маслянистая на вид синяя вода. Солнечный свет дробится в ряби на ее поверхности, по песчаному дну бегают солнечные зайчики. «Континентальный шельф», — услужливо всплывает в голове. Вода у берега кипит от примерно таких же тварей, что и в луже, только раз в сто больше размером. Многоножки, черви, трилобиты… Где-то я недавно видел нечто похожее… Ах, да, в Неве. Когда Ники показывала мне водяных.

«Хочешь, спустимся к ним?»

«Они нас не тронут?»

«Нет. Мы сильнее…»

Пронизанное солнцем море темнеет. Сияющее силурийское мелководье меняется кобальтовой бездной. Существа становятся все крупнее и страшнее. Они напоминают уже не насекомых, а рыбоящеров. Непрерывная война с последующим пожиранием проигравших, от рождения до смерти в зубах более сильного или удачливого сородича. У любой твари главная часть тела — челюсти; количество и размеры зубов превосходят все мыслимые пределы. В синеве плавно проносятся гигантские тела. Водяные змеи? Акулы? Драконы? Мне вдруг мерещится, что и сам океан — не что иное, как огромный, прозрачно-синий вечный змей. А в звездном небе летит его многократно увеличенным отражением бледный мерцающий призрак.

«Да это же Млечный Путь, все три витка! — радуюсь я. — Наконец-то я их вижу!»

Но нет — это опять какой-то змей! Свернувшийся в кольцо от края неба до края и почему-то с собственным хвостом в пасти…

Разочарованный, напевая «мне триста лет, я выполз из тьмы…», покидаю океан и вылезаю на сушу. И ползу в сторону леса, волоча за собой тяжелый грязно-белый хвост.

Дальше — чаща. Сырой ельник, темный и угрюмый, — одним словом, отличные охотничьи угодья.

Идет дождь. Раскисшая земля едва слышно шипит, проседая под тяжелым туловищем и приятно холодя брюхо. Капли срываются с еловых лап и стекают по чешуйчатым бокам, кроны шумят, весь лес полон монотонного плеска и шуршания. Но мне эти звуки нисколько не мешают — я слушаю не ушами, да у меня их и нет. Зато у меня есть много других органов чувств, гораздо более полезных при охоте и охране своей территории. Например, эхолокация. Я ползу в подлеске, окруженный аурой почтительного ужаса. Те, кто меня знают, спешат убраться с моего пути. Но впереди маячит нечто иное, даже издалека удивительно милое, светлое, теплое и приятное. Оно явно попало сюда случайно, оно меня не знает и топчется на одном месте, даже не пытаясь скрыться…

Моя прелесть, не убегай! (Все равно это бесполезно.) Я спешу к тебе!

Можно было бы особо и не спешить, но надо же нагулять аппетит перед обедом.

Дальше я как бы раздваиваюсь и смотрю с двух точек одновременно. Вот я, ползущий по лесу, время от времени приподнимая голову и словно пробуя воздух раздвоенным языком, чтобы не потерять след. Змей? Не совсем. Я не знаю такого существа, но уже восхищаюсь им. Огромное белое туловище… Две короткие когтистые лапы… Зубастая пасть… Ядовито-желтые глаза с вертикальными зрачками… Как лесной ручей, оно течет между черными стволами — так плавно и бесшумно, что мое сердце замирает от восторга. Этот ночной охотник не просто красив. Он — само совершенство. Совершенное оружие, способное убить любого, кто подвернется на его пути, — с легкостью и удовольствием.

А другим зрением я вижу полянку среди леса. И на этой полянке, одна-одинешенька, стоит Васька. Вертит головой, не понимая, откуда ждать беды. Что-то говорит, кажется, или плачет — я не слышу. Ведь у змей нет ушей.

Замирая от ужаса, я вглядываюсь во мрак сквозь струи дождя.

Как ее сюда занесло?

Как убрать ее оттуда?!

«Васька, убегай!»

Но это бессмысленно — в любом случае, хищник догонит ее.

На дерево? Вокруг только черные скользкие стволы, сырые еловые лапы…

Зло приближается. Я знаю это так же четко, как если бы сам подползал сейчас к полянке. Ему необязательно ее видеть. Оно и так знает, что моя дочка здесь, в его власти.

В темноте зажигаются желтые глаза. Змей неторопливо выползает на полянку. Васька таращится на него, как кролик на удава. Охотник сворачивается в спираль. Он не спешит. Легкая и приятная добыча, как последняя колбаска на тарелке, — самая вкусная и желанная.

Что делать?!

«Взлетай!» — кричу я ей в отчаянии.

Слишком поздно! Бросок, с клацаньем смыкаются челюсти, и хищник, не жуя, глотает добычу. Обе точки зрения гармонично сходятся в одном существе. Безграничный ужас на уровне сознания и такое же безграничное наслаждение на уровне желудка. Так и чувствую, как по внутренностям начинает распространяться сладкое золотистое тепло. Будто вставили новую батарейку в почти севший фонарик.

Кто сказал, что ребенок и превращение — вещи взаимоисключающие?

Я резко сел и распахнул глаза, весь мокрый от ужаса.