Владимир Аренев - Магус

Тем временем дверь скрип-поскрии — и входят, гоня перед собою стойкую ароматную волну, ресурдженты. Оба гладко выбриты и хорошо отдохнули, как следует перекусили, это и по лицам видно, и по осанке. Они вчера, небось, туда-сюда из Верхнего в Нижний и обратно не бегали, а ходили неспешно, чинно. Теперь заявились выслушивать объяснения магуса.

Градоначальничий распорядитель — худощавый дядька с кислой рожей — уважительно поводит рукой в сторону двух пустующих кресел в дальнем углу комнаты, напротив двери. Садитесь, значит, и извольте подождать, синьор Леандро скоро пожалуют.

Фра Клементе и, с едва заметным запозданием, фра Оттавио здороваются с мессером Обэрто. Старший алоплащник любопытствует:

— Как прошли утренние изыскания? Разрешились ли вопросы, которые столь взволновали вас тогда?

— Разрешились. В свое время я подробнейшим образом расскажу обо всем.

— А это… — фра Клементе запнулся, подбирая подходящее выражение, — эти чада — результат оных изысканий? — от растерянности алоплащник, и так выражающийся кучеряво, вообще переходит на архаичный штиль.

— В некотором смысле, — туманно отвечает мессер Обэрто. — О чем тоже будет сказано в свое время.

Ресурджент, стараясь сохранить хорошую мину при плохой игре, кивает, алоплащники проходят и усаживаются в предназначенные для них кресла. Оба готовы ждать, сколько будет нужно.

Впрочем, ждать как раз уже не нужно.

Дверь распахивается, распорядитель торопливо провозглашает о явлении отца и сына Циникулли. Синьор Леандро входит первым: шитые золотом одежды, уверенный шаг, породистый профиль, взгляд суровый. Одно слово: градоправитель! Весь в заботах об общественном благе, весь в трудах праведных, ни минуты для личного счастья. Наверное, именно годы забот придали его лицу такое истрепанное, затертое выражение, сделали щеки отвислыми, губы — чрезмерно пухлыми, как будто в драке с судьбой-злодейкой синьор Леандро не раз получал по губам, вот и не могут никак зажить, вздуваются, нижняя немного оттопырена. А он знает про недостатки своей внешности и только злее становится, потому что ничего не может поделать. С собой — ничего; только с другими.

Синьор Леандро небрежно кивает присутствующим, недовольно морщится, заметив на руках у Фантина и мессера Обэрто по младенцу, но молча проходит и опускается в высокое кресло, не кресло — трон, изъязвленный резьбою, с чудовищно неприятными на вид фигурками на подлокотниках и спинке; синьор Леандро садится, величественно возложив на эти фигурки свои полноватые руки, и Фантин мысленно передергивается от отвращения.

Чтобы не выдать своих чувств, Лезвие Монеты отводит взгляд — и замечает второго Циникулли, Циникулли-младшего… своего родного отца? Синьор Грациадио оказывается неожиданно юным и каким-то хворобливым на вид. Одет он, кстати, совершенно в тон своей внешности, то есть никак: бесформенные плащ и жюстокор самых невзрачных цветов, берет угловатый, с куцым пером, панталоны на коленях вздуваются пузырями, провисают, пышные банты на них трепыхаются завявшими, мясистыми цветами.

И это, изумляется Фантин, мой отец?! О Мадонна, ничего себе повезло!

Впрочем, синьору Леандро повезло-то еще меньше: такого дохляка иметь в качестве наследника…

Младший Циникулли пересекает комнату и присоединяется к отцу; его трон пониже, да и менее изысканно украшен.

— Ита-ак, — тянет синьор Леандро, оглядев присутствующих, — кажется, все в сборе. Начнем, господа. Но прежде… мессер Обэрто, обязательно ли присутствие здесь этих двух младенцев? Если вам не на кого их оставить, я позову служанку, она приглядит…

— Обязательно, — прерывает его магус. — Так что действительно давайте начинать.

Синьор Леандро ничем не выказывает своего раздражения, но Фантина не проведешь: подеста, конечно, грубость скушал, не подавился, только вряд ли забудет или простит.

— Мессер Обэрто, прежде всего — то, ради чего вы здесь. Пропажа перстней, которую вы должны были раскрыть. Люди, их укравшие. Я жду отчета.

— Разве шесть перстней не лежат сейчас в этом шкафу? — магус небрежно указывает правой рукой на знакомую Фантину дверцу с кроликами и шпагами. — Еще один был передан мне вашими фамильными пуэрулли в качестве образца. Остальные… полагаю, остальные, синьор Леандро, навсегда потеряны для вас.

— Пусть даже так, хотя к этому вопросу мы еще вернемся. А похитители?

— Если не ошибаюсь, именно с вашей подачи тех, у кого были найдены похищенные перстни, казнили не далее как позавчера?

— Да, но…

— А теперь давайте кое-что уточним, синьор Леандро, кое-какие формулировки. При желании вы можете достать текст contractus' a и проверить — там четко прописано, что «вызываемый член ордена законников (специализация — магус) будет проводить расследование, прежде всего руководствуясь соображениями законности — и если обнаружит»…

— Я помню!

— Чудесно. А это? — «имеет полное право потребовать проведения расследования, выходящего за рамки означенной выше задачи, и самолично таковое проводить, будучи уполномочен»…

— Это я тоже помню, мессер. Но к чему вы клоните?

— К тому, господа, что сейчас я намерен провести именно такое расследование. И только потом предоставить окончательный отчет по тому делу, для которого и был вызван в Альяссо. Синьор Леандро…

— Да?

— Будьте добры, сообщите мне, в каких целях были вами приглашены в город эти воскрешатели.

— Это семейное дело, мессер! И ничего противозаконного в нем я не вижу.

— Тем более вам нечего скрывать.

— Но здесь, если вы обратили внимание, есть посторонние!

— Ну так велите выйти вашему распорядителю — это ведь он посторонний, верно? А я буду нем, как не потревоженная ресурджентами могила.

— Вы прекрасно понимаете, кого я имею в виду! — наливаясь красным, пропыхтел синьор Леандро. При этом он не удержался и стрельнул глазами в сторону Фантина.

Магус картинно выгнул бровь:

— Постойте, не считаете же вы посторонним своего собственного, пусть и незаконнорожденного сына? Точнее, троих незаконнорожденных сыновей, — добавил он уже совсем другим, совсем не светским тоном.

— Что за чушь?! Здесь только один мой сын, вот он, — ткнул синьор Леандро пальцем в Циникулли-младшего. — Юнец, которого вы привели на мою виллу, в крайнем случае, если руководствоваться сомнительным сходством с портретом синьора Ринальдо Циникулли, является моим внуком. Или каким-нибудь другим побочным отпрыском нашего не в меру плодовитого семейства. Но сын?!.. Не-е-ет! И кого вы разумеете под третьим в таком случае? Себя самого? Одного из почтенных братьев?

Его пламенную речь прерывает недовольное всхлипывание младенца, спящего на руках у мессера Обэрто. Тотчас второй, который у Фантина, отзывается почти членораздельным бормотанием — и первый умолкает, тяжело вздохнув.